Избранное - [2]

Именно здесь, на 17-й параллели, в освобожденных районах Южного Вьетнама состоялась наша новая встреча. У реки Тхатьхань патриоты принимали бывших политических узников, вырвавшихся из лагерей смерти Пуло-Кондора из тюрем и застенков сайгонского режима. На их телах — следы пыток: спины в незарубцевавшихся ранах, ноги и руки в кровоподтеках и синяках, с вмятинами от кандалов, у некоторых отрезаны уши. Люди истощены до такой степени, что едва держатся на ногах.

Главный редактор газеты «Освобожденный Куангчи» Ле Нием разостлал циновку у самой обочины дороги, вытащил солдатский кисет. «Перекурим, — предложил он, — пока не подъедет Чан Хиеу Минь. Вместе и проведем беседу с бывшими узниками сайгонского режима. Он во многом поможет тебе…»

Мне было известно имя этого человека по репортажам и рассказам, печатавшимся в газетах и журналах, выходивших на Юге Вьетнама. Исполненные огромной патриотической силы, они раскрывали перед читателями яркие образы борцов за свободу и независимость родины. Он писал о том, как в боях закалялись кадры революционеров, партизан, солдат Народно-освободительной армии, всех борцов за единство Вьетнама. И я с нескрываемым интересом ждал этой встречи.

Совсем рядом, обдав нас красной дорожной пылью, затормозил старенький, с продырявленными крыльями фронтовой джип. Дверцы распахнулись, и из автомашины выскочили трое молодых военных, затем выбрался немолодой человек в штатском. На нем был клетчатый партизанский шарф, а на голове — яркая, я бы сказал, ковбойская шляпа. Все четверо спустились к реке, с наслаждением ополоснули руки и лицо.

«Вот и приехал, сейчас я тебя познакомлю с Чан Хиеу Минем, — улыбаясь, сказал Ле Нием. — Остроумнейший и добрейшей души человек, прекрасный собеседник, великолепный психолог и знаток обычаев Севера, Центра и Юга Вьетнама, — наблюдая за поднимавшимися по крутому склону людьми, продолжал говорить Ле Нием. — Он совсем недавно вернулся из Сайгона и расскажет тебе о происходящих там событиях».

Через несколько секунд военные и человек в штатском уже стояли на дороге и обнимали Ле Ниема. Затем после традиционных приветствий настал и мой черед. И здесь произошло невероятное: я не верил своим глазам — передо мной был… Нгуен Ван Бонг!..

«О том, что у одного человека два имени, ты сможешь написать лишь после нашей победы. А пока во Вьетнаме есть два писателя: Бонг — на Севере и Минь — на Юге. Запомни это!» — сказал мне человек в штатском. И в глазах его вновь заиграла столь знакомая мне озорная веселость. Я понял, почему прежде, при расставаниях, так подолгу молчал мои друг.

Мы проговорили всю ночь. Огромная луна заливала землю таким ярким светом, что казалось, я могу различить каждую морщинку, появившуюся на лице друга после нашей последней встречи. Но все тот же веселый прищур глаз, те же непокорные жесткие волосы, та же речь, красочно переливающаяся, словно вода в кальяне. Он рассказывал мне о своей жизни среди партизан и подпольщиков, о рейдах в Сайгон, о потерях боевых друзей и обретении новых товарищей — верных бойцов революции. Но долгожданные встречи так коротки! Утром мы простились, и Бонг протянул мне небольшую книжечку, на которой была надпись: «Другу и брату».

«Следующая встреча, надеюсь, будет в Москве, — сказал он мне. — Я приеду в Страну Советов как Нгуен Ван Бонг, но у себя на родине ты можешь называть меня Чан Хиеу Минем. Пройдем по Красной площади, побываем у моих советских друзей и, конечно, встретимся с товарищами в редакциях газет, журналов, в издательствах…»

Он уехал, красная пыль клубилась из-под колес джипа. В тот же день я прочел его книгу «Вот он, наш Сайгон!». В своих очерках о патриотах, бойцах сайгонского подполья, писатель словно подтверждал мысль Леонида Соболева о неизбежности победы и освобождения Сайгона. Впрочем, до полного освобождения Юга ему предстояло еще жить, сражаться и писать в течение нескольких лет.

Под псевдонимом Чан Хиеу Минь были написаны сборник рассказов и очерков «Бушующий Меконг» (1965), отмеченный премией Фронта национального освобождения Южного Вьетнама, сборник очерков «Вот он, наш Сайгон!» (1970) и роман «Лес Уминь» (1970).

Как и предполагал Нгуен Ван Бонг, мы встретились на московской земле. В гостинице «Россия» состоялся своеобразный литературный вечер, на котором вместе с нашими переводчиками-вьетнамистами были известные вьетнамские писатели: поэт Те Лан Вьен, прозаик То Хоай, хорошо знакомый русским читателям по многим опубликованным у нас его романам, рассказам, сказкам, и только что приехавший Нгуен Ван Бонг — Чан Хиеу Минь. Так случилось, что многие из нас, собравшихся в тот вечер, не виделись долгое время, и потому, понятно, вспоминали о далеких товарищах, собратьях по перу, о тех, с кем свела жизнь и сдружила работа во Вьетнаме, и, конечно, говорили о том, что все ближе становится день Победы во Вьетнаме, когда каждый патриот с гордостью скажет: «Вот он, наш Сайгон!»

Нгуен Ван Бонг слушал друзей, больше молчал, чем говорил, потом вытащил из черной походной сумки, с которой не расставался ни во Вьетнаме, ни за рубежом, маленькую фарфоровую чашечку, из фляги осторожно налил в нее тот напиток, что делают во вьетнамских деревнях, и поднял тост за тех, кто не вернулся с полей войны, потом, оглядев всех, тихо добавил: «И, обязательно, за Леонида Соболева и Михаила Луконина, они вместе с нами сражались за наш Вьетнам!»