Избранное - [159]

— Уж очень я люблю дыньки.

— И я люблю. Сладкие, будто мед.

Дальние звезды блекли в ярком лунном сиянии. Жужжали какие-то букашки. Вдалеке заливались собаки, выли шакалы. Перекликались чобаны. И на все эти звуки откликалось голосистое горное эхо.

Двое маленьких приятелей, шепчась, спустились к Ибрагимкулову баштану. Золотисто поблескивали небольшие, с головку младенца, дыньки.

Остановились, прислушались.

На сторожевой вышке все тихо.

Опустились на корточки, поползли.

Миновали арбузные плети.

Дальше пошли дынные плети. Их можно было узнать по широким листьям и запаху.

Сорвали по паре дынь.

Вскочили на ноги и припустили во всю мочь. Не оглядываясь.

Остановились уже за баштаном.

Все так же плескалось яркое лунное сияние.

Ибрагимкул не подавал никаких признаков жизни.

Уселись, достали ножи, разрезали по дыньке.

— На попробуй кусок вот этой.

— Что вкуснее всего на свете, знаешь?

— А ты?

— Знаю.

— Что же?

Окружающий мир, овеваемый ночной прохладой, расстилался так широко и вольно.

— Дыня.

Горы как будто подались ближе, земля была шелковисто-мягкая.

А вверху зияла, вся в брызгах звезд, пронизанная лунным светом, пустота.

Приятели доели дыни. Зарыли корки. Животики у них вздулись, как барабаны, но они так и не насытились, хотелось еще. Оба посматривали на баштан.

— Знаешь, что я тебе скажу?

— Не знаю. Скажи.

— Давай-ка сорвем еще по дыньке. Припрячем их в кустах. Съедим потом. Идет?

— Идет!

Они встали и тихо направились к баштану.

Припали к земле и с нова поползли.

Находить отливающие золотом дыньки было совсем легко.

Мальцы принялись рвать их. Все подряд.

И уже не могли остановиться.

Перебегали от плети к плети — и все рвали и рвали. «Припрячем их в кустах, — решили они, — только ходи да ешь. Хоть пять, хоть десять дней».

И вдруг раздался оглушительный лязг. За ним слабый стон, еще один — и тут же смолк, поглощенный мертвой тишиной.

Пробудившийся Ибрагимкул схватился за ружье. Он сразу смекнул, что случилось. «Попался, чертов медведь!» — злорадно подумал он, взводя курок.

Второй малец, вжавшись в землю, молчал. Грудка его судорожно вздымалась и опадала. В полном остолбенении он не знал, что ему делать. А приятель не подавал голоса.

— Доган! Доган! — тихо звал малец.

Ответа не было, да и не могло быть.

Увидев, что Ибрагимкул спустился с вышки, мальчик вскочил и кинулся бежать в сторону деревни. Улепетывал что было сил.

— Не удирай! Не удира-а-ай, мать твою перетак! — завопил вдогонку Ибрагимкул. — Капкан, видать, сработал впустую. Не удирай, шайтаново отродье.

Он прицелился в убегающую маленькую тень.

Нажал спусковой крючок.

Из дула вырвался язык пламени.

По-комариному взвизгнула пуля.

— На этот раз тебе повезло, — крикнул бывший староста. — Но если еще раз сунешься — пристрелю!

Он пошел к капкану, чтобы снова завести его.

Луна сияла над вершиной Пертеджика во всем своем великолепии.

Изрыгая потоки брани, Ибрагимкул подошел к капкану.

Увидел в нем что-то похожее на узел.

Вздрогнул, но тут же успокоился.

«Вай! Какой-то звереныш попался! Бедняжка!»

Звереныш, если это был звереныш, даже не пошевелился, когда он ткнул его мыском ботинка.

— Сдох! — произнес вслух Ибрагимкул. — Недолго мучился — сдох!

Он развел дулом ружья захваты.

Вынул оттуда звереныша.

Голова у него свешивалась — видно, сломана шея.

По всему телу — от левого плеча до правого бедра — тянулся кровавый след.

Ибрагимкул осторожно закрыл капкан.

Положил мертвого звереныша, если это был звереныш, на баштан.

Все его руки были в крови.

Он вытер их сухой землицей.

Оставалось ждать рассвета.

Лишь тогда можно будет разглядеть, кто угодил в капкан.

Он поднялся на свою вышку.

Лег навзничь.

Посмотрел на луну, на звезды.

В душу заполз червь сомнения: «Что же это за звереныш?»

Он спустился с вышки.

Внимательно пригляделся.

«Да это же Доган, сын Якуба-без-чарыков! Ва-а-ай!»

Все его тело, с головы до ног, пронизала жестокая дрожь.

«А как он хорошо пел! Ва-а-ай!»

Он провел рукой по лицу ребенка — холодное.

Схватив ружье, Ибрагимкул зашагал в деревню.

— Ва-а-ай! Ва-а-ай!

Перевод А. Ибрагимова.

Из сборника «Анатолийский гараж» (1970)

Анатолийский гараж [**]

В третий свой приезд в Анкару старый Ариф из деревни Деливиран решил забрать обратно подаренного им сыну бычка. Хотя бычок и был совсем кроха, старик порядком намаялся, пока спускался с ним на руках по дороге из Сейран-Баглары: его сын жил в одном из тамошних геджеконду. Это не мешало старику вздыхать с глубоким облегчением: «Слава те, Аллах, спас животину! Уж если мой собственный сынок так поступает, чего же от других-то ждать?»

Бычка ему возвратили неохотно, с обидой.

— Ну что вы на меня дуетесь? — сказал старик. — Вы знаете, я не из тех, кто своими добрыми делами попрекает. Этого бычка я подарил вам вместе с его матерью. А вы через пять месяцев продали корову. Хорошо хоть его оставили. Отнесу-ка я его лучше в деревню. Увидите, какой бычище вырастет. Вам же и достанется. А тут, в городе, он не выживет. Захиреет, зачахнет. Вы испугаетесь, как бы он не подох, прирежете его, а мясо продадите. У меня же он жив останется. Увидите, какой здоровенный бычище будет. Вот тогда его и заберете. А тут, у вас, он пропадет. Ты, сынок, уходишь на целый день в типографию. Невестка одна дома. Что он будет есть, бедняга? Лугов здесь нет, сена нет, воды нет. Город не деревня, геджеконду не деревенский дом. Ты ведь у меня, сынок, умница, должен понимать.