Избранное - [148]

— Мы приехали сюда, староста, сделать прививку крупному и мелкому рогатому скоту. В соседних деревнях имеются случаи заболевания ящуром и другими заразными болезнями.

— Спасибо вам, ветеринар-бей. Правительство не только о нас самих, но и о нашей скотине заботится. Да пошли ему Аллах больше пушек и ружей, больше силы и богатства! Сейчас прикажу оповестить всех, чтобы гнали сюда скот. — Все правильно я сказал. Хватит, мол, попусту болтать, пора приниматься за дело.

Не тут-то было. Завелись наши гости, не остановишь.

— Наш долг — оградить вас от дурного влияния. Вашего Унджуоглу мы знаем как облупленного. Осел ослом. Даже читать-писать толком не умеет. Как же можно следовать его наставлениям?

— Уж если на то пошло, — ввязался я, — то и сам великий пророк наш не умел ни читать, ни писать. Но ему было озарение свыше. Может, и Унджуоглу озарен светом истинной веры, господь сподобил. Важно ведь, что говорят, а не чьими устами. — Этими словами я надеялся утихомирить не только приезжих, но и своих. Потом вижу, бурлит народ: не понравилось им, что нашего Унджуоглу-эфенди поносят, ослом обзывают. Но ничего у меня не вышло. Обозлились даже старики седобородые.

Слышу, возмущается Хаджи Шакир:

— Не больно-то языки распускайте. А то живо укоротим.

— Да как вы смеете грубить представителям власти?! — так и взвился ветеринар-бей. — Мы с вами по-хорошему, а вы? Ну да что с вас взять? Чурбаны — вот вы кто. Добра не понимаете. Дайте мне портфель, сейчас я составлю протокол.

Я все юлю:

— Зачем зря бумагу переводить? Лучше сделайте свои уколы.

Как об стенку горох, не слушают. Достали бумагу и ручку и ну катать свой протокол. Такого вранья понаписали, что мы просто очумели. А вот о том, что они сами говорили, — ни словечка.

— Не забудьте написать, что вы нашего Унджуоглу-эфенди обзывали ослом и невеждой, — не выдержал Хаджи Шакир.

— Не хватало еще, чтобы я марал бумагу этим поганым именем, — осадил его ветеринар-бей. — Будь он проклят, ваш Унджуоглу, мать его перемать.

Хаджи Шакир подскочил к нему, вырвал протокол и — на мелкие клочки.

Ветеринар схватил его за грудки и — хрясь по лицу!

Нехорошее дело получилось, очень нехорошее. Не знал он, что тут вся родня Шакирова собралась — и братья, и племянники. Неужто же уважающий себя человек такое поругание стерпит? Ты ему плюху, а он тебе сдачи. И пошло, закрутилось. Я уже столько лет староста, а рукоприкладством, упаси бог, не занимаюсь.

Тут Шакирова родня всем скопом на них набросилась. Скрутили и давай молотить кулаками. И тумаков, и пинков обоим надавали. Заодно и шоферу попало, самую малость. Врать я не люблю. Все лица в синяках и ссадинах, родная мать не узнает.

А я только кричу сзади:

— Отпустите их! Отпустите!

Какое там! Уж если стрела вылетела из лука — обратно в колчан не воротится.

Хорошо хоть оба ветеринара были парни крепкие, выдюжили, не померли.

Шакирова родня колотила их, пока не поостыла.

— Что было, то прошло, — говорю я обоим ветеринарам. — А теперь сделайте свои уколы.

Они и слушать не стали. Еще бы — после такой-то таски. До уколов ли тут?

Кинулись они к своему джипу, сели, поддали газку — счастливого вам пути, дорогие!

— Ну, ждите теперь беды, — предупредил я наших деревенских. — Так нам этого не спустят, вот увидите!

И точно! Через три дня являются в нашу деревню два жандарма с ружьями. Ну, думаю, сейчас нас всех загребут, за решетку упрячут.

Нет, не загребли, кое-что похуже сделали. Объявили, что весь наш скот заражен ящуром и другими болезнями. Поэтому в течение пятнадцати дней запрещается выводить животных из деревни. Опасность, дескать, очень большая: болезни скота могут передаваться и людям. Скоро должен приехать ветеринар: нам всем сделают уколы или дадут таблетки.

Жандармы смотрят сурово, даже не улыбнутся. Службу свою несут по всей форме.

— Да нет же у нашего скота никаких болезней, ребята, — говорю я им. — Ну покажите хоть одно больное животное.

— Ничего не знаем, — отвечают они. — Вот приказ каймакама. — И показывают бумагу с печатями.

Я просто обалдел. Дело-то и впрямь серьезное заваривается.

— Хорошо, ребята, — обращаюсь я к жандармам. — Мы не будем выпускать скотину пятнадцать дней. А вы можете уходить.

— Нет, мы никуда не уйдем.

— Почему?

— На нас возложен контроль за соблюдением карантина.

Вот тебе и на! Уже самый конец марта. Чем же кормить скотину, если она взаперти сидеть будет? Ни сена, ни травы, ни веточки зеленой.

А жандармы будто наши мысли читают.

— Мы должны вас предупредить, чтобы вы не рубили ветки в горах, — говорят они. — Если мы допустим такое, с нас строго взыщет лесничество.

Наши заупрямились.

— Мы этот приказ исполнять не будем. Он подложный. У нашего скота нет никаких заразных болезней — ни ящура, ни еще там каких. Тут дело в другом.

Жандармы все выслушали, даже ухом не повели.

— Это ваше окончательное слово?

— Да, окончательное. Мы этот приказ исполнять не будем, он подложный. Это все ветеринар-бей подстроил.

— Ну что ж, поставьте-ка тогда свои печатки на приказе.

Мы все, члены правления, оттиснули свои печатки.

Ушли жандармы.

На другой день являются уже десять жандармов. Перекрыли все тропки, что ведут в деревню. Нацепили штыки, ружья заряжены. Тут уж мы все переполошились. Лица побледнели, сердца так и колотятся.