Избранное - [50]

ну что же, ведь это случиться

когда-нибудь было должно!

Об этом и в песнях мы пели,

и думали столько годов:

за нами высокие цели,

чтоб каждый был драться готов.

Охвачена мыслью одною,

всей массой объединена,

встает большевистской стеною

взволнованная страна.

Не будем ни хвастать, ни охать:

нам в мире с фашизмом – не быть;

кровавую руку – по локоть

должны мы ему обрубить.

Вперед – и без останова!

Фашизм разгромим навсегда,

чтоб это проклятое слово

исчезло с земли без следа;

Чтоб эти кровавые руки

детей не пугали в ночах;

чтоб ихней звериной науки

погас зараженный очаг.

Вперед – и победа за нами,

за славной советской самой

гордящейся сыновьями

двухсотмиллионной семьей!

23 июня 1941 г.

Полет пуль

Ребенок вдали закричал:

«Не надо, не надо, не надо!»

Пронзительный крик отвечал

на то, чему сердце не радо,

На то, чему чужды зрачки,

и губы, и руки, и ноги;

разодрано время в клочки

стенаньем воздушной тревоги.

Вот так начиналась война,

пред нею – все звуки не громки:

качнется квартиры стена,

и рухнут на плечи обломки.

Ударит тяжелый снаряд,

размечет железо и камень, –

и старые стены горят,

нетронутые веками.

Все стало непрочным, как дым,

и думалось горестно людям:

«Умрем или победим!»

Мы этих времен не забудем.

Потом мы привыкли к войне

и стали носить ее имя,

и стали, обычны вполне

детали ее – бытовыми.

Набухши ее молоком,

дыханьем ее ядовитым,

мы взгляд устремляли мельком

к обманам ее и обидам.

Мы стали до губ тяжелеть

под всем, что на сердце сгружалось.

Железо ли надо жалеть?

Железо не знает про жалость!

И только на душах налет,

как бы от гранильного шлака,

ее непомерных тягот,

ее несводимого знака.

Мы сами втянулись в валы

стальных и железных прокатов

и сами вложились в стволы

нацеленных автоматов.

Поэтому – неотвратим –

растет наш напор, прибывая;

мы сами, как пули, летим,

сквозь воздух летим, запевая.

Сквозь время летим и поем

и светимся сами от пенья –

о самом большом, о своем

предел перешедшем терпенье.

Уже нас назад не вернуть,

мы порохом пущены в дело,

навеки проложенный путь

должны долететь до предела.

Рукой нас теперь не словить,

как взмывшую в небо комету,

бронею не остановить, –

на свете брони такой нету.

Мы насквозь ее просверлим,

куда бы враги ни засели,

покуда не дрогнет Берлин,

пока не ударим по цели!

1941

Контратака

Стрелок следил

во все глаза

за наступленьем неприятеля,

а на винтовку стрекоза

крыло хрустальное приладила.

И разобрал пехоту смех

на странные

природы действия, –

при обстоятельствах

при всех

блистающей,

как в годы детские.

И вот –

сама шагай нога –

так в наступленье

цепи хлынули,

и откатилась тень врага

назад

обломанными крыльями.

И грянул сверху бомбовоз,

и батареи

зев разинули –

за синь небес,

за бархат роз,

за счастья

крылья стрекозиные.

1941

Это – медленный рассказ

Это – медленный рассказ,

как полет

туч.

Это Северный Кавказ –

мощный взмет

круч.

Здесь ни пеший, ни ездок

не пройдет

скор,–

через Нальчик и Моздок

смотрит смерть

c гop.

Все затянется корой,

схлынет в шум

рек.

Грозный год сорок второй

не забыть

ввек!

Враг ударил на Черкесск,

Пятигорск

пал.

Враг пошел наперерез

вековых

скал.

По долине Теберды,

через горб –

мост

перекинул он ряды,

растянул

хвост.

Он преграды прорывал,

бил гранат

град,

на Клухорский перевал

подымал

взгляд.

Вот куда он залетел,

до каких

мест!

В сердце гор он захотел

вбить кривой

крест.

Подымалось на дыбы

все –

врагу встречь:

корнем вверх пошли дубы

на завал

лечь.

На альпийские луга

с ледников

сверк,

чтоб скользящая нога

не прошла

вверх.

Злобно щерил враг клыки,

щурил злой

глаз.

Волчьи горные полки

тщились сбить

нас.

Но у наших медвежат

не был дух

слаб, –

враг был стиснут и зажат

между их

лап.

Захрустел его костяк,

унялась

спесь,

и недолго он в гостях

побывал

здесь.

Обвалился грязи груз,

вновь чиста

даль.

Не склонился Эльбрус

под его

сталь.

Это – медленный рассказ,

тяжкий ход

туч.

Это Северный Кавказ –

мощный взмет

круч.

Здесь ни пеший, ни ездок

не пройдет

скор, –

через Нальчик и Моздок

шел громов

спор!

1943

Будни войны

Это невероятно:

камни дорог в крови,

в прачечных ржавые пятна,

а люди – туда и обратно,

туда и обратно,

как ничего не случилось,

как муравьи!

Это невыразимо:

взрывов в глазах столбы,

а люди – все мимо и мимо,

мимо своей незримой,

неотвратимой

судьбы!

Тел неоплаканных груды,

дум недодуманных дни…

Люди не любят чуда:

горы пустой посуды,

суды да пересуды,

слухи да сплетни одни.

Так же стригут бородки,

так же влачат кули,

так же по стопке водки

лихо вливают в глотки,

так же читают сводки,

точно война – вдали!..

Голову забинтовала

белым бинтом земля.

Скошенный рот подвала

хмуро зевает – мало

телу уюта,

мало душам тепла суля.

Не рассказать про геройство

серым, сухим языком!

Это – отчаянных свойство!..

В землю вгрызись и заройся

вместе с пехотным полком, –

вот тогда, может быть, тоже

будешь понятье иметь:

вместо наигранной дрожи –

злую чувствительность кожи,

глотки простуженной медь…

Может, и сможешь похоже

это геройство воспеть.

1941

Москва – Кама

1

Отворачиваясь от Москвы,

огибая мели и мыски,

пароход «Григорий Пирогов»

от родных уходит берегов…

Южная гавань в зарю оплавлена.

Вот и Москва позади оставлена.

Кружатся склады, трубы, мосты,

но и от труб уже след простыл.

Мирно зеленеющий осот

водяную тишь да гладь сосет,

хоть еще на подмосковных шлюзах

люди помнят о гремучих грузах;

и ведется разговор с опаской:

как тряхнуло давеча фугаской.