Избранное - [21]

имеющий право жить,

пронесший голову гордой

сквозь рухнувшие этажи, –

Стоит и небом любуется,

сияет и смотрит вверх.

О – как бы – в безумное буйство

он ваше разумье не вверг?!

Нет! Вросши в ночи лиловые,

доверив ветру виски,

идет он, презрительно сплевывая

слюну голодной тоски;

Скользит на розовой нечисти

земных изолганных зорь –

он, новый враг человечества,

залитый дождей слезой.

2

И вот заигравший призыв,

разрезавший мира секунды,

и – нету предела грозы

весь мир закружившего бунта.

И бьет потрясающий пульс

раздутых тревогой артерий,

и в бурю разбуженных улиц

врывается крик о потере.

Конвульсий веселых толпа

взбугрила лазурное ложе,

и – неба дурацкий колпак

висит, как змеиная кожа.

И длится взыгравших планет

кощунственно сладкая пляска:

на каждой свободной стране

горит огневая повязка!

3

Шатаются неба штанги,

шелк мира измят и скомкан.

Еще один падший ангел

запел неожиданно громко.

Губам, губам барабан дай!

Трубите, глаза, тревогу!

Годов обложены бандой,

проложим сквозь век дорогу!

Вы черной стеной стоите,

а мы – одни перед всеми…

За мной, мой брат и воитель,

на это крапивное семя!

Взлетай над призрачной бандой!

Дорогу! Дорогу! Дорогу!

Губам, губам барабан дай!

Глаза, трубите тревогу!

В глазах качается пламя.

На голову лаву лей им!..

О мира минувшем хламе –

не вспомним и не пожалеем!

Эй! Вверх подымите бороды,

глаза протирайте, пуча:

единственный житель города

струит стрекозой сквозь тучи!

Его самолет лунеет

и лижет вселенский лед,

и песня, как флаг,

     а за нею

летучих племен полет.

1920

Охота

1

Где скрыт от взоров любопытных

мороза цвет – белокопытник, –

я – выбран осени в хорунжие

весны холодной – свежей волей

несу последнее оружие

на огневые крики боли.

На выкрики клювов утиных,

гремящих от тихой реки,

летят на своих паутинах

сквозь синюю даль пауки.

Охотник! Напрасно ты целишь

в летящую дикую прелесть:

прозрачный ломается шерешь,

и – песня со смертью расстрелись,

и смерть, посидевши на мушке,

рассыплет по берегу смушки.

2

Этот лес еще не очень

обожжен и позолочен,

этот день еще не так

полон бегством птиц и птах, –

но, грубостью боли терзаясь,

кричит человечески заяц;

и леса невидную убыль

обрежут косые дробины:

и – падает с дерева дупель

сквозь красные капли рябины;

и тлеют поляны от лая,

от хриплого желтого смеха,

где мчатся лисицы, пылая

летающим пламенем меха;

и воют пришедшие с Волги

веселые сивые волки!

1916, октябрь

«Мы пили песни, ели зори…»

Мы пили песни, ели зори

и мясо будущих времен. А вы –

с ненужной хитростью во взоре,

сплошные темные Семеновы.

Пусть краб – летописец поэм,

пусть ветер – вишневый и вешний.

А я его смачно поем,

пурпурные выломав клешни!

привязанные к колесу

влачащихся дней и событии,

чем бить вас больней по лицу,

привыкших ко всякой обиде?

О если бы ветер Венеции,

в сплошной превратившийся вихрь

сорвав человечий венец их,

унес бы и головы их!

О, если б немая кета

(не так же народ этот нем ли?)

с лотков, превратившись в кита,

плечом покачнула бы землю!

Окончатся праздные дни…

И там, где титаны и хаос,

смеясь, ради дальней родни,

прощу и помилую я вас.

Привязанных же к колесу,

прильнувших к легенде о Хаме, –

чем бить вас больней по лицу,

как только не злыми стихами?!

1919

Капли яда

1

Олений клич

Скорей, завистник мой, свой нож иззубривай!

Во сне качается мой рог изюбревый,

во сне качается, во тьме кончается,

кровавой каплею в конце венчается.

2

Отчаянье

Дороги голубые от дождя,

вы увели всемирного вождя,

увили вы его в ночную темь,

не увидал никто его зачем?

1920

Заржавленная лира

1

Осень семенами мыла мили,

облако лукавое блукало,

рощи черноручье заломили,

вдалеке заслушавшись звукала.

Солнце шлялось целый день без дела.

Было ль солнца что светлей и краше?..

А теперь – скулой едва прордело,

и – закат покрылся в красный кашель.

Синий глаз бессонного залива

впился в небо полумертвым взглядом.

Сивый берег, усмехнувшись криво,

с ним улегся неподвижно рядом…

Исхудавший, тонкий облик мира!

Ты, как тень, безмочен и беззвучен,

ты, как та заржавленная лира,

что гремит в руках морских излучин.

И вот –

завод

стальных гибчайших песен,

и вот –

зевот

осенних мир так пресен,

и вот –

ветров крепчайших рев.

И вот –

гавот

на струнах всех дерев!

2

Не верю ни тленью, ни старости,

ни воплю, ни стону, ни плену:

вон ветер запутался в парусе,

вон – волны закутались в пену.

Пусть валится чаек отчаянье,

пусть хлюпает хлябями холод –

в седое пучины качанье

бросаю тяжелый стихов лот.

А мы на волне покачаемся,

посмотрим, что будет, что станет.

Ведь мы никогда не кончаемся,

мы – воль напряженных блистанья!

А если минутною робостью

скуют нас сердца с берегами –

вскипим! И над синею пропастью

запляшем сухими ногами.

3

И, в жизнь окунувшийся разом,

во тьму жемчуговых глубин,

под шлемом стальным водолаза

дыши, и ищи, и люби.

Оксана! Жемчужина мира!

Я, воздух на волны дробя,

на дне Малороссии вырыл

и в песню оправил тебя.

Пусть по дну походка с развальцем,

пусть сумрак подводный так сыр,

но солнце опалом на пальце

сияет на синий мир.

А если не солнцем – медузой

ты станешь во тьме голубой, –

я все корабли поведу

за бледным сияньем – тобой.

4

Тысячи верст и тысячи дней

становятся все видней…

Тысячи душ и тысячи тел…

Рой за роем героев взлетел.

В голубенький небесный чепчик

с прошивкой облачного кружевца

одевшись,

малый мир