Избранник Ада - [38]

Часы эти, являвшиеся семейной реликвией, были ценны не только тем, что они были памятью о дяде Сереже и золотыми, но также, прежде всего, тем, что когда-то их носил сам обергруппенфюрер СС Герман Фогеляйн – любовник Евы Браун и офицер связи между Гиммлером и Гитлером! Впрочем, я узнал их – они вернулись ко мне из прошлой моей жизни, они были моими! Но об этом, милый читатель я расскажу как-нибудь потом…

Глава IX Клещиха

И вот, наступил тот день, точнее та ночь, когда мне приспела пора совершить свой ночной вояж на Клещиху. Конечно, это мероприятие не столь познавательное, как культпоход всей производственной бригадой в планетарий – хотя определенная аналогия здесь и просматривается – но в то же время и не менее увлекательное, хотя, с точки зрения техники безопасности, значительно уступает первому.

В октябре ночь наступает рано – уже в восемь темно. Поэтому я взял с собой фонарь, на всякий случай – нож-складишок и карту. На девятом трамвае, в полупустом вагоне, я добрался до остановки «Молкомбинат» и направился по почти пустынной асфальтовой пешеходной дорожке через Тульский мост к кладбищу и вошел в него, миновав открытые ворота.

Круглый шар серебряной луны давал приличный свет, которого хватало для того, чтобы не спотыкаться и различать контуры, уже порядком пооблетевших, кустов и ажурных деревьев, старых, деревянных могильных крестов, жалких железных памятничков, с пятиконечными звездами, изготовленных где-то в цехах или мастерских по месту последней работы покойника, и таких же оградок, загораживавших могильные холмики. По небу, в холодно мерцающих звездах, плыли редкие, надутые и важные, как дирижабли, облака. Когда они закрывали луну, наступала кромешная тьма, наводившая невообразимую жуть. Дул приличный ветер, постанывая и по-волчьи подвывая в закутках могил и в вершинах деревьев. Эти его стоны и посвистывания не производили бы никакого впечатления на человека днем, но ночью они наводили на душу морозную тоску. Правда внизу, у могил, ветер почти не ощущался, поелику все те же деревья и густой кустарник гасили его порывы.

Иногда из глубин ветвей вдруг вскаркивало воронье, ожесточенно хлопая черными крылами, недовольное тем, что я нарушил их ночной сон, пробираясь по тропкам мимо могил. Иной раз в кладбищенских зарослях кто-то с шумом хрустел сухим падальником – наверное, кладбищенские собаки, или иной мелкий зверек, питавшийся объедками, оставшихся с поминок печальных посетителей. Здесь, в могильной низине, в колышущемся воздухе стоял густой запах всеобщего тления, забивая нос и ощущавшийся сейчас довольно резко. Но это был не трупный дух, так тлела и гнила трава и усыпавшие землю листья.

Продвигаясь вперед, я подсвечивал себе дорогу фонариком и поминутно сверялся с картой. Частенько в луч фонаря попадали глаза птиц или зверушек, и тогда они сигналили мне в ответ фосфоресцирующими отраженными огоньками. При этом нож-складишок лежал в кармане моего пальто открытым – на случай нежелательной встречи с каким-нибудь сбродом, дабы не терять время на лишние телодвижения. Да и от зубов иной крупной собаки тоже можно было ждать неприятностей, но, конечно, против духов он был бесполезен. Тут могла пригодиться крепкая молитва, но я не знал ни одной из них. Единственным средством, которое я мог противопоставить темной силе, было крестное знамение, но будет ли оно действовать в моих руках? Я не знал – ведь я был тогда еще некрещеным.

Пробираясь к цели я постоянно оглядывался, было такое чувство, что за мной кто-то следит. Я физически ощущал на спине чей-то колющий взгляд, но когда резко оборачивался, то никого за собой не видел. И все же, один раз мне показалось, будто луч фонарика выхватил, мгновенно увильнувший от него, остаток отблеска огромных светящихся глаз и стелющуюся по земле серебристо-серую тень, мелькнувшую среди старых осин.

Это заставило меня остановиться. Так я стоял минуту, сжимая в руках раскрытый складишок, который я извлек из кармана. Пожалел, что не взял с собой не эту детскую игрушку, а хороший тесак. Прислушался, но кроме обычных, привычных уже кладбищенских звуков, ничего не услышал. Пошел дальше. Ощущение слежки, вроде бы, прошло, и я, было, успокоился. Правда, еще один странный звук, несвойственный обстановке, донес откуда-то из-за деревьев до меня ветер, звук, отдаленно напоминавший дробные удары в бубен. Он тоже заставил меня снова остановиться и напрячь слух. Еще тут какого-нибудь камлающего на могиле шамана только и не хватало!

Наконец, я добрался до так называемого захоронения № 6. Представляло оно собой старую, завалившуюся, безымянную могилку, густо поросшую блеклой травой. На ней лежал, сгнивший у основания и потому повалившийся, почерневший от времени и непогоды, деревянный крест с железной табличкой и остатками никеля на ней, видимо, некогда ее покрывавшим.

Мои потуги прочитать надпись на табличке не увенчались успехом – ржавчина, въевшаяся в металл, искорежила все буквы до неузнаваемости. Могиле этой было не менее, как лет пятьдесят, судя по тому, что она была некогда увенчана крестом – ведь звезды на памятники начали ставить уже сразу после революции. Но то, что встреча была назначена именно здесь – не вызывало сомнений, согласно описанию и карте – все сходилось: за могилой росла старая ель, справа от нее громоздились остатки черного гранитного памятника, а на могиле слева, вместо надгробия – торчал осиновый кол, вбитый сюда, судя по свежести древка, недавно. Как следовало из пояснительной записки, это было сделано для защиты меня от духа черной ведьмы, покоившейся здесь также изначально рядом с захоронением № 6.