Избранницы - [51]
Опущенные дотоле глаза монахини уставились на врача. В выражении ее лица можно было прочесть высокомерие и страстную убежденность в своей правоте.
— Если бы и в самом деле была такая необходимость, то разве мы, которым поручена забота о них, не знали бы об этом?
Врач кашлянул. По выражению его лица мы видели, что он рассержен и в то же время ему хочется смеяться.
— Прошу прощения. Я нахожусь здесь в течение получаса, но уже имею достаточно полное представление о санитарном состоянии вашего учреждения. У сестры, как я вижу, сахарная болезнь, а между тем диета, по всей видимости, не соблюдается.
Монахиня вспыхнула, словно врач застал ее голой.
— У вас тут рассадник микробов, — ворчливо продолжал он, оглядываясь по сторонам. — Плесень, сырость…
— Суждения светских людей ошибочны, — прервала его сестра Алоиза, набираясь смелости. — Неужели доктор считает, что бог, помнящий о самых крохотных созданиях, может забыть о сиротах, кормильцем и опекуном которых он является?
Врач пожал плечами.
— Думается мне, что вы обременяете бога слишком многочисленными обязанностями.
— Бог хочет служить нам!
— Однако ведь даже в евангелии не сказано, что бог должен быть аптекой.
— О, наоборот! — Монахиня устремила на незваного гостя взгляд, полный огня. — Бог является всем для тех, кто ему доверяет. И лишь робость, малодушие, недостаток любви вынуждает нас не видеть этого.
— Раз уж приходится нам пользоваться такими аргументами, так, значит, и самаритянин вместо того, чтобы перевязать раны искалеченного разбойниками человека, должен был преподнести ему моральные поучения и уехать.
Пораженная собственным оружием, монахиня умолкла.
— Например, этот кашель, — продолжал врач, кивнув в сторону двери, из-за которой был слышен Сташкин кашель, — типичен для острого бронхита. Если, по вашему мнению, бог является аптекой для тех, кто ему доверяет, приходится жалеть, что он не послал сюда сиропа, чтобы предупредить бронхит. Не я, а сестра должна помнить, что, как сказано в евангелии, Христос вылечил дочку Иаира, больного юношу и других, вместо того, чтобы отсылать больных на небо, как это делают ваши монастыри.
— Мы знаем, когда применять лекарства. Знаем также, что злоупотребление ими приносит больше вреда, чем пользы. Дети, которые кашляют, получают у нас сироп «Фамела».
Врач усмехнулся с недоверием, монахиня снова покраснела и, повернувшись в сторону трапезной, громко крикнула:
— Казя, сходи в кладовую и принеси сюда сироп «Фамела»!
Казя побежала в кладовую, где под ступенями лестницы с незапамятных времен лежало несколько десятков плоских бутылочек с сиропом.
Поскольку она долго не возвращалась, сестра Алоиза отправила за нею Леоську. Через минуту вернулись обе.
— Нет там ни одной бутылки.
— Не может быть!
Ироническая усмешка не сходила с лица доктора.
— Может, поискать на чердаке? — неуверенно предложила Казя.
— Случайно, не эти ли бутылки вы разыскиваете? — спросил врач, вынимая из кармана плоскую бутылку.
Бутылка перешла в руки монахини, а от нее — к нам и начала свое путешествие от одной воспитанницы к другой. Мы готовы были поклясться, что она ведет свое происхождение из кладовки под нашей лестницей. Вместо этикетки сиропа «Фамела» на одной стороне бутылки был приклеен маленький образок божьей матери, а на другой прилеплена бумажка с чернильной надписью: «Лурдская вода».
— Сестра позволит мне сохранить эту бутылку как яркий пример результатов вашей воспитательной системы, — с удовлетворением сказал врач и взял из рук Аниельки бутылку.
— На основании чего пан может предполагать, что это именно из нашего учреждения?
— Я ничего не предполагаю. Я говорю только то, о чем знаю и в чем твердо уверен. Одна из моих пациенток похвасталась как-то, что купила на базаре настоящую святую воду из Лурда и делает из нее себе компрессы. Пошел я на базар. Среди возов и торговок крутилась девчонка. Среднего роста, горбатая. Продавала эти вот фляжки — по злотому за штуку — и клялась всеми святыми, что воду привезли сестры из самого Лурда. Когда я пригрозил ей полицией, девчонка призналась, что она — воспитанница вашего приюта…
Сестра Алоиза едва не упала в обморок. Не обращая внимания на угрожающую бледность, покрывшую лицо монахини, и указывая рукою в сторону малышек, которые устремили свои взгляды на монахиню, Шайтан безжалостно продолжал:
— Если эти младенцы должны угодить на небо, то советовал бы почаще применять гребень. Одного вашего приюта достаточно для того, чтобы все ангелы начали чесаться. Святость требует значительно больше воды и мыла, чем это представляется монахиням. Я сюда еще приду. До свидания!
И он ушел. При виде подергивающихся у сестры Алоизы щек все сироты трусливо разбежались. Одна Зоська не успела удрать.
Сестра Алоиза схватила ее за руку, отвела в хлев и там заперла. Когда монахини отправились по кельям, мы пытались освободить Зоську; подбадривали ее громкими криками через замочную скважину, призывали ничего не бояться и, возбужденные, чего-то ожидающие, слонялись по всему приюту.
Вечером монахиня-воспитательница появилась в трапезной с большущими ножницами в руках.
«Лейкин принадлежит к числу писателей, знакомство с которыми весьма полезно для лиц, желающих иметь правильное понятие о бытовой стороне русской жизни… Это материал, имеющий скорее этнографическую, нежели беллетристическую ценность»М. Е. Салтыков-Щедрин.
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.