Избранницы короля - [30]

Несмотря на всегдашнюю трезвость своих воззрений, королева Луиза верила в некие высшие силы. Так, через два года после рождения Екатерины она уверовала, что ее дочь рождена на благо своей страны и что ей предначертана не менее важная роль в истории Португалии, чем самой Луизе, — ибо величие духа снизошло на герцога Браганского ровно через два года от рождения девочки, и очень возможно, что если бы не малолетняя дочь, та единственная возможность освобождения Португалии от испанской тирании была бы упущена навек.

Луиза на всю жизнь запомнила тот ноябрьский день, когда мирное существование Вилья-Висосы нарушили честолюбивые планы. Еще со времен могущественного Филиппа Второго Португалия пребывала в вассальной зависимости от Испании; за шестьдесят лет подневольной жизни в души новых поколений проникла апатия, вялая покорность судьбе, и пробудить их к борьбе под силу было разве что очень сильной личности — такой, как Луиза.

В тот день на Вилья-Висосу приехал дон Гаспар Кортиньо; он долго и красноречиво говорил о необходимости вырваться из-под испанской тирании и уверял, что, если герцог Браганский, последний отпрыск королевского рода, согласится возглавить восстание, многие португальские аристократы последуют за ним.

Герцог качал головой; однако Луиза, всегда помнившая об исключительности своего мужа, сыновей и дочери, не могла успокоиться. «Да, — соглашалась она, — в провинции им хорошо; но разве могут они не считаться с тем, что в их жилах течет королевская кровь? Разве могут изменять памяти собственных предков и пребывать при этом в довольстве?»

— Мы ведь счастливы, — возражал герцог. — Почему мы не можем наслаждаться нашим счастьем до конца наших дней?

Он умоляюще смотрел на нее, и сердце ее переполнялось любовью к нему и к своей семье, но она знала, что отныне ее муж никогда уже не сможет по-настоящему обрести покой, а будет всю жизнь упрекать себя и мучиться нестерпимыми сомнениями. Кроме того, дети по достижении зрелости могут спросить со своих родителей то, что должно было принадлежать им по праву рождения.

Но тут подбежавшая дочка затеребила материну руку, требуя внимания к себе, — и Луиза усмотрела в этом сигнал к действию.

— Супруг мой! — подхватив ребенка на руки, воскликнула она. — Вот же он, долгожданный знак! Ровно два года назад наша малышка появилась на свет — и сегодня друзья явились к нам, чтобы отпраздновать день ее рождения. Не перст ли это Божий? Не указует ли он, что вашим сыновьям суждено вновь обрести корону, коей вы столько лет были лишены? В том, что дон Гаспар явился именно сегодня, я вижу счастливое предзнаменование. Омой супруг и повелитель! Достанет ли в вас решимости лишить эту малышку ее законного права называться дочерью короля?

Горящие глаза жены и странное совпадение, по которому решающая встреча произошла именно в день рождения дочери, равно смутили герцога, и это решило дело: он согласился променять Домашний уют на звон оружия и честолюбивые мечты.

После ему не раз приходилось сожалеть о принятом тогда решении, но он знал, что корил бы себя еще сильнее, если бы ответил тогда отказом. Что до Луизы, то с того самого дня она уверовала, что судьба Екатерины тесно переплетена с судьбою Португалии.

Потому-то она и держала ее так долго в невестах, выжидая, когда можно будет заключить столь важный для страны союз с Англией.

Через несколько лет после принятия сего судьбоносного решения усилия герцога были вознаграждены, и он вернул себе корону; однако жестокая борьба вконец истощила его душевные и телесные силы, и он умер раньше времени. Их старший сын, дон Альфонсо, с детства не отличался ясностью ума, поэтому Луиза сделалась королевой-регентшей. Надо сказать, что и до кончины супруга она всегда давала ему толковые и своевременные советы по управлению страной; теперь, когда дела целиком перешли в ее ведение, она умело отражала нападки внешних врагов и мудростью своего правления прославилась скоро по всей Европе.

Но сегодня, всматриваясь в лицо дочери и пытаясь угадать, какая жизнь ждет ее в Англии при самом, как говорили многие, развращенном дворе Европы, кое в чем перещеголявшем уже французский, она спрашивала себя: а так ли она была мудра в делах домашних, как в делах государственных?

Екатерине, славной и вполне разумной девушке, исполнилось уже двадцать три, но жизнь ее была столь безбедна, а воспитание столь деликатно, что она решительно ничего не знала ни об обществе, ни о царящих в нем нравах.

Видя счастливый брак своих родителей, она и не догадывалась, что мужчины, подобные герцогу Браганскому, — сильные и нежные, мужественные и добрые, преданные мужья и любящие отцы, — встречаются в жизни крайне редко; возможно, она даже полагала, что все монархические браки таковы, как у ее родителей.

— Доченька моя, — сказала королева, обнимая Екатерину. — Сядь поближе. Мне нужно серьезно с тобою поговорить.

Екатерина придвинулась еще ближе и оперлась подбородком о матушкины фижмы. Лишь в редкие минуты ей дозволялось проявлять свою нежность, как сейчас.

Луиза погладила ее плечо.

— Доченька! — с чувством повторила она. — Скажи, ты ведь счастлива? Судя по всему, тебе уже скоро предстоит воссоединиться со своим супругом.