Избранница Павла - [135]

...

— Батя, гляди! Осетр играет.

— Да-а, Панька. У тебя шибко зоркого, вроде и готово, да бестолково. Это же, Панька не осетр. Это же карп-годовик плеснул. Неужт не понял? Эх ты, рыбак не моряк. Вроде и любишь ты, Панька, это дело, а видать другая тебе планида. Чёй-то не верю я, что твоя жизнь на реке-то пройдет. Лучше уж покуда малый, приглядывай-ка ты себе другое дело.

— Батя! Ну чего ты сразу? Колуны ж отродясь всегда на реке жили. Сам же мне рассказывал. А я всё-всё запомню, только ты меня почаще на путину бери.

— Ну-ну, пострел. Ладно, спешить-то нам покуда некуда. А может, тебе из всей нашей фамилии и вовсе великая судьбина уготована. То ли совсем уж грамотным станешь, мамку переплюнешь, то ли еще каким знатным начальником. А? Кто ж его заранее узнает? Ну а жизнь-то, она потом уж сама всех по кочкам рассадит.

Удивление сменилось каким-то странным оцепенением, горло Павлы перехватило. Но в глазах ребенка, которыми она смотрела на воду с борта маленького кораблика, не было ни слезинки. Павла вдруг почувствовала, что с самого детства ей очень хотелось вот так же просто быть рядом с таким же сильным родным человеком. Ласковые и немного насмешливые упреки этого дядьки, разбудили в ней детскую мольбу о семье. У каждого детдомовца, эта мечта тлела где-то в самой глубине души. И каждый хранил в себе эту искру по-своему. Одни бравировали своей беспризорностью, другие, наоборот, отовсюду пытались зачерпнуть хоть капельку ласки и участия. Ну, а третьи закрывались от внешнего мира за маской спартанской невозмутимости. Себя она относила как раз к последним. Даже тетя Нина не смогла толком пробиться через выставленную ею наружу упрямую защиту. А вот эта сцена нежданно-негаданно, словно автогеном прожгла в несокрушимой сверкающей броне ее характера широкую брешь.

Мир качнулся перед глазами, и новая сцена разрушила хрупкое наваждение. Павла видела занятие в школе. Какой-то мальчишка, краснея, мялся у доски. Строгая учительница, зябко кутаясь в шаль, требовательно задавала вопросы. Она то и дело обращалась к классу "Кто из класса может ответить?". В такие моменты глаза Павлы оказывались уткнувшимися в стол, в тщетной попытке спрятаться за спинами товарищей. Но пригнувшемуся телу приходилось разгибаться, когда звучала слова "Паша Колун! Ну-ка, помоги своему приятелю". Голос ее маленького тела смущенно бубнил что-то. Павле становилось смешно. Сама она с самого детства училась хорошо. Потом ее веселили сцены выяснения отношений между мальчишками. Как, ругаясь глупыми словами, толкались в коридоре. В драке на кулаках парень чаще терпел поражения, и потому старался побыстрее сократить дистанцию до ближнего боя. Вот катаясь по полу, он быстро опутывал своими руками тело противника и одерживал победу.

"Так вот откуда твоя тяга к борьбе взялась, Паша. Хм. Стало быть, терпения и ловкости тебе в кулачной потехе не хватало. А вот я бы, наверное, и в боксе могла кой-чего добиться, если бы в СССР разрешали девчонкам перчатки одевать. У меня-то в детдоме просто выбора не было. А задирали и били меня ничуть не меньше наших мальчишек. Так что, Паша, надо мне будет твои слабости, потом как-нибудь изжить. Чтобы, значит, наше общее тело, мне какую-нибудь бяку в рукопашном бою не выкинуло".

Школьные сюжеты сменяли картины и запахами домашней жизни. Тишина маленькой уютной квартиры нередко сменялась резким материнским окриком. Павла привычно пыталась уворачиваться от мокрого полотенца в руках красивой рассерженной женщины. Ей самой в детстве часто попадало за разное и от преподавателей и от воспитателей. Но этому мальчишке, похоже, доставалось не меньше. Впрочем, его неуемный характер тому немало способствовал.

— Ну-ка, живо сел за уроки! Я кому сказала?!

— Ну, мам! Я потом все сделаю.

— Когда это потом?! Я тебе дам потом! Живо садись! Пока все ответы не проверю, гулять у меня не пойдешь.

— Ну, можно я у Лехи дома все напишу?

— Нечего мешать дело с бездельем! Сначала сделаешь, потом уже иди. Гляди у меня Пашка! Сбежишь сейчас, накажу отцу, чтобы в пятницу не брал тебя с собой.

Павла мысленно сочувственно хмыкала. И все равно она бы не отказалась даже от такой суровой мамы. В материнском взгляде мешались, тревога, злость и беспомощность. Было ясно, что женщина выбивается из сил пытаясь выучить своего бестолкового отпрыска, в надежде дать ему хорошую судьбу. Ребенок этого явно не ценил. Иногда она сердилась на Пашку, когда его взгляд начинал шарить по фигурам не только одноклассниц, но и взрослых женщин.

"Куда смотришь стервец! Еще нос твой не дорос на теток пялиться. А ну живо отвернулся! Гм. Не слышит меня это чудо в перьях. Да и хрен с ним, на то и мальчишка. Это же не я, которая всю юность и молодость "членским билетом в юбке" была. Тут нормальный, а не безполый пацан. Вот только сопля он еще, а туда же под юбки заглядывать".

События сменяли друг друга. Чувства уже не так сильно одолевали Павлу. Она понимала, что спит, и лишь дивилась своим ощущениям. Даже неумелые поцелуйчики Пашки с его школьными подружками её не смущали. В ее детстве это не считалось сильно предосудительным. И плакали девчонки на груди друг у друга и целовались при встрече и прощании. Но для паренька это явно был знаковый опыт. А Павла просто удивлялась этому нежданному "кинопросмотру".