Избранная проза - [90]

Господин Финке умолкает. Что было дальше, нам известно. О чем тут еще говорить?

Но задуматься все-таки стоит. Ибо мы считаем, что для цирка господин Финке сделал тогда не меньше других. И потому нам так хочется, чтобы Тонио как можно скорее принес домой хоть слабенькую троечку по математике, а еще больше — чтобы он во что бы то ни стало услышал историю господина Финке.

Перевод М. Голубовской.

ЦОДЕЛЬСКИЕ КАШТАНЫ

— Тише, ребята, посидите минутку спокойно, я хочу вам кое-что рассказать. Ну-ка, Шихт, прекрати кривляться! А нашу прекрасную Ундину я попросил бы прикрыть колени юбкой, в конце концов, у нас здесь пионерское собрание, а не дискотека. Признайтесь, друзья, наверное, некоторым из вас все это кажется странным. Быть может, даже кое-кто ворчит про себя: «И чего ему неймется? Сидели себе спокойно в классе, но вот выглянуло солнце, и он всех потянул на улицу. Битый час мы топтали октябрьский гербарий, а теперь сидим на насыпи под каштанами и помираем со скуки».

Я мог бы сказать, что у меня есть на это причины. А сейчас, когда мы уже здесь, я окончательно понял, почему повел вас сюда. Весь день у меня как-то сосало под ложечкой, да еще с самого утра этот туман в просеках, солнце в дымке, а теперь вот эти каштаны. Все здесь напоминает мне о том, что произошло много лет назад. А рассказать вам об этом хотелось именно здесь, на природе, после марш-броска по осеннему листопаду. Надеюсь, вы немного помолчите и в виде исключения внимательно выслушаете своего учителя и пионервожатого.

Так вот, было это в 1946 году, почти сразу после войны. Мы бегали тогда в школу в деревянных сандалиях и коротеньких штанишках. Чудные были тогда времена, скажу я вам. Потому что тот, у кого было и то и другое, мог считать, что ему повезло, ведь некоторые ходили босые даже в октябре. Тогда не было почти ничего, что человеку нужно, не было и пионерской организации, но зато, правда, появилась уже ее предшественница, под названием «Детская страна». Раз в неделю в молодежном клубе мы встречались с Марианной, нашей руководительницей. Мы ставили вдоль стены стулья и играли в «Место справа пусто». Девочки придумывали себе имена цветов, а мы, мальчишки, называли себя тиграми, или львами, или волками, вот только осла почему-то не нашлось, хотя это больше бы всем подходило. И смеяться тут, Хайнер, нечему. Конечно, игра примитивная. Но нам было весело. Особенно, когда, например, самая маленькая из нас, крошка Анита по имени Подсолнух, желала, чтобы справа от нее сидел гибкий ягуар, а вместо этого рядом с ней оказывался огромный Зигфрид Рихтер, по прозвищу Рихтер-бычок. Мы действительно не знали, чем бы еще себя занять.

А Марианна это знала; она поставила с нами сказку «Спящая красавица», а потом каждые три недели в переполненных окрестных деревенских трактирах — в зал набивались стар и млад, — перед самой разношерстной публикой, — принцессу заколдовывали, она колола себе палец веретеном, засыпала, и в конце концов ее будил принц. Успех был как по заказу. Стоило только Рихтеру-бычку в роли повара замахнуться, чтобы дать пощечину нашему пройдохе Калле — поваренку, как все зрители начинали стучать ногами, бурно выражая свой протест. А заключительные слова о том, что потом весь честной мир приглашался на свадьбу, где обещали молочные кисели, чтоб все ели и пили, сколько могли, — тонули всегда в оглушительных аплодисментах.

Кое-кому из вас это покажется, может быть, странным, но ведь тогда телевизоров не существовало, кино привозили редко, а книг и в помине не было. Что же оставалось делать, если людям так хотелось побывать в мире сказки? Запросы были скромными, и даже на наше представление шли с охотой.

Однажды нас пригласили выступить в Цоделе. Это была деревушка на пустоши — с десяток домов да дюжина озорников. Но там находился приют для сирот, сирот войны. Сколько их было тогда повсюду! И вот для них-то мы и должны были давать представление. Как обычно, мы охотно поехали бы туда, только Марианна не могла на этот раз быть с нами. Ее живот раздулся и, по тем голодным временам, выпирал как-то уж слишком. Я даже думал, что она, наверное, очень больна. А старшие девочки шепотком выговаривали какое-то странное слово: «беременная». Или даже: «на сносях».

Без Марианны мы были как без рук. Когда мы выходили на сцену и не видели, как она по-матерински ласково подбадривает нас кивками из-за кулис, мы начинали безнадежно заикаться, забывали текст, двигались судорожно, как марионетки, а не как настоящие сказочные феи и короли. Дело в том, что мы несколько изменили сказку братьев Гримм соответственно нашим тогдашним представлениям. Например, злая фея смахивала на толстую спекулянтку яйцами, принц же, напротив, выступал в образе трудяги-садовника, потому что он должен был пробивать себе дорогу через лесные заросли. Да разве обратила бы внимание спящая красавица на какого-то паразитирующего феодального тунеядца! А вот садовник был по тем временам завидной партией. Кроме того, передник и соломенную шляпу достать все же легче, чем горностай и королевские доспехи.

Впрочем, я отвлекся. Я же говорил о Марианне. Нельзя сказать, чтобы мы перед ней как-то особенно благоговели. Просто мы любили ее и пошли бы за ней в огонь и в воду, но мы спорили с ней так, будто она была нашей сверстницей, и она не сердилась на нас, а, наоборот, поощряла это. Теперь же она не хотела в Цодель. Мы не могли согласиться с этим. Она должна была ехать, в противном случае мы тоже не поедем. И вот ради того, чтобы сироты из детдома не ждали напрасно, Марианна все же решилась. Опираясь на Рихтера-бычка, она, тяжело дыша, забралась в возок на резиновом ходу, села между сложенными кулисами на корзину с костюмами, ухватилась за оба штатива для прожекторов и ободряюще кивнула крестьянину, управлявшему повозкой. Лошади тронули, мы бежали рядом и шумели за сто человек. Потом мы немного поутихли, потому что дорога была не близкой. День выдался точно такой, как сегодня: солнце на небе и осенняя дымка над лесом. А с деревьев, стоящих вдоль дороги, нам под ноги падали дикие каштаны. И мы подбирали их. Мы даже бросали палки в крону деревьев и с жадностью собирали коричневые шарики. Нас охватил настоящий азарт. Но это легко объяснить. Не правда ли, Ангела Шмидт, все можно легко объяснить? Даже то, почему ты все время дрыгаешь ногой и тем самым действуешь мне на нервы. Но ежели ты прекратишь, я смогу рассказывать дальше. Так о чем я говорил? Ах да, о конских каштанах. О том азарте, с каким мы набивали свои карманы. Тогда все было под строгим учетом, все, что росло, охранялось: каждый куст картошки, каждая свекла, уж о фруктах и речь не шла. Мы даже желуди сдавали. Они шли на корм свиньям. Только каштаны никому не были нужны, их нигде нельзя было употребить, и мы могли их набирать сколько угодно. Они так нежны на ощупь, гладкие и прохладные, приятного коричневого цвета, который радует глаз. Нам и в голову не пришло бы бросаться ими, как это только что сделал Длинный Шихт. Они были для нас слишком драгоценны. Правда, мы тоже кидались друг в друга, но шкурками от каштанов. Однако я не советую вам этого делать, потому что они очень колючие.