Избранная проза - [125]

Я вешаю трубку и думаю: теперь все в порядке. Приезжаю, сын и сноха отправляются в путешествие, а Андреа уже в тот же день сидит в постели и просит омлет, мое фирменное блюдо. Вечером меряю температуру: тридцать семь и шесть. Я глажу девочку по головке и говорю: мы с тобой весело поживем несколько дней, правда?

Ханна рывком прижала сумку к груди. Она помолчала, глядя мимо Руди в сумрак, в котором растворялись контуры предметов, и произнесла незнакомым голосом:

— Деньги мы получили… деньги… И гробы, их не открывали. Вы, наверное, читали. Это была у нас вообще первая авиакатастрофа. Все погибли. Отпускники и экипаж…

Господин Зайферт, довольный раньше времени, уже отправился было за прилавок. Теперь он остановился. Его поза показывала, насколько тяжело ему сделать следующий шаг. Однако тут дверь отворилась, вошел клиент. Его нужно было встретить. Но что-то от господина Зайферта осталось на месте; слияние воедино произошло после того, как клиента обслужили и проводили.

— Ужасно, — произнес господин Зайферт. Потом и он замолчал. Посмотрел на Руди. Тот не размахивал руками, не делал сообщений через ножку стола. Спасти господина Зайферта мог только сам господин Зайферт. Он вспомнил о роли времени в качестве лекаря: — Прошло уже пятнадцать лет. Или шестнадцать?

Он изучал лицо Ханны в поисках ответа. Она сидела все еще очень прямо, костлявые пальцы напряженно сжимали сумку, глаза смотрели на стену; все морщины на лице были заполнены тенями, губы превратились в полоску.

Господин Зайферт вздохнул:

— Да, жизнь прожить — не поле перейти…

Ханна зашевелилась, наклонилась над сумкой и вытащила бумажный носовой платок.

— Если уж кто хлебнет горя… — сказал господин Зайферт, — а хоть раз в жизни хлебнет каждый… Могу я спросить: был ваш… Манфред… единственным… у вас были еще дети?

Голова Ханны качнулась. Это могло означать отрицание, и с этого пути надлежало немедленно свернуть.

— А внучка?

Ханна сделала глотательное движение — собственный голос вернулся к ней.

— Андреа, — сказала она, — с внучкой мне повезло. Выросла она не со мной — у родителей снохи был собственный дом на окраине города. Я все еще жила в Хайде, снимала маленькую мансарду. Нашу квартиру мы еще перед смертью мужа оставили молодым. Летом девочка иногда отдыхала у меня. К ним я, собственно, никогда не ездила. Толпы людей меня пугали… Потом Андреа вышла замуж, мне не хотелось их стеснять. Но когда на месте нашей деревни стали закладывать шахту и нам пришлось переселяться, Андреа однажды специально приехала туда. «Ты не поедешь в дом для престарелых, бабушка, — сказала она, — ты переедешь к нам». — «Девочка, — говорю я, — ты все обдумала? Я старая женщина. А если у Сандры родится брат или сестренка? Вам понадобится комната». — «Не родится, — сказала она, — я прослежу». — «А Петер, твой муж, что он скажет?» — «Обрадуется», — ответила она и рассмеялась. Сначала я думала: она вертит им как хочет, вот ему и приходится радоваться. Но теперь я знаю: я ему не мешаю, он только корпит дома над своими книгами, ему никто не помеха.

— Вот видите, — отметил господин Зайферт, — все образовалось. Возраст все расставит по своим местам.

Он извлек карманные часы, уже около трех, скоро наплыв клиентов увеличится. Ханна поняла намек. Она поднялась и положила лотерейный билет с монетой на прилавок.

Господин Зайферт вернул монету.

— Это старый билет, — сказал он, виновато улыбнувшись.

Ханна оторопела, потом тоже улыбнулась.

— Старая я дура. Полезла со своими никчемными рассказами.

— Что вы, — ответил господин Зайферт, — поучительными рассказами. А билет я сохраню. Такие номера просто обязаны выиграть. Вы их проставите в следующий раз.

Он положил билет в пустой ящик стола и, подмигнув, поставил на него шкалик.

— До скорого.

Ханна направилась к двери.

— Простите за назойливость, — проговорила она.

Ей снова показалось, что перед ней ступеньки. Она подняла ногу выше, чем требовалось, и испугалась, натолкнувшись на дверь. Качнулась и вышла в преображенный мир.

Ни ветра, ни туч. Над крышами небо как из синьки. Испарения теплого воздуха клубились в узком каньоне улицы. На последней перекладине телевизионной антенны черный дрозд зачинал свою еще робкую песнь. Неужели это тот самый день, когда она утром отправилась в поездку? Или прошли недели? Она заторопилась — к цели, которую еще не определила. Может, надеялась приобрести в магазине по-детски наивную веру в жизнь? Но небрежно написанные объявления, официально извещавшие о закрытии ресторана на учет, универмага — на ремонт, все запертые двери быстро привели ее в чувство. Нет, все еще январь, все еще понедельник, все тот же неудачный день, и в сумке у нее ничего, кроме ненужных простынь и журнала. Лучше всего было бы вернуться следующим поездом домой. Ну, что ты колобродишь, спросила она себя, разве плохо тебе дома? Даже топить не требуется. И по телевизору выбирай любую из пяти программ. Могла бы почитать Сандре журнал с картинками. Но девочка такая послушная, посмотрит сначала на маму, а та обязательно найдет повод испортить удовольствие: «Ты уже прибралась? Как ты опять выглядишь? Умойся! Причешись! Бабушка не любит грязнуль!» И ребенок, заваленный лавиной обязанностей, засунет большой палец в рот и останется неподвижно сидеть среди игрушек. Хоть бы заболела, что ли, подумала Ханна, испугалась такой мысли и заторопилась еще больше. Все дальше от вокзала, к площади, ширина которой опять напомнила о бомбежках. Дома на двух соседних улицах за одну ночь превратились в руины! Тщательно отреставрированные здания на другой стороне площади только подчеркивали масштаб разрушений. Ханна ничего не знала о стилях разных эпох, но старое великолепие, подчиненное благотворной гармонии, наполняло ее радостным чувством. Как жаль, что руины не восстановили! Новостройки она удостоила только беглым взглядом. Летом она подолгу любовалась игрой водяных струй и детьми у фонтанов. Зимой же оставалось бороться с искушением присесть на одну из многочисленных скамеек, расставленных на площади. Она вспомнила последнее посещение врача. «Так и продолжайте, — сказал он. — Движение на свежем воздухе, умеренность в еде, больше сна. У вас хорошие сосуды, но бойтесь простуд». Что же все-таки с ее легкими? Она поделилась однажды своими опасениями с Хели. Та лечила напускной грубостью: «Была у доктора, вот и спросила бы». — «Мне только потом пришло в голову», — стала защищаться Ханна. «Брось ты, — посоветовала Хели, — как бы кондрашка не хватила». Только не это, — подумала сейчас Ханна и сделала то, чего делать не собиралась, — вошла в салон дорогих изделий.