Избранная проза - [103]

Вот тогда-то впервые он сбежал.

Бегство закончилось перед умывальником в кухне хозяйки, у которой он поселился. Она сидела за столом, положив левую забинтованную ногу на скамеечку. Она выжидала. Латтке окончательно проснулся. Он пристально разглядывал сбитые края мебели, лопнувшее зеркало в створке шкафа, вытоптанные и рассохшиеся половицы, пожелтевшую эмаль раковины, бледно-розовую, выцветшую нижнюю юбку хозяйки. Все это было знакомо ему с детства. А вот здесь, вдали от дома, он почувствовал, сколь отвратительна обстановка, в которой были вынуждены жить эти люди. Он охотно убежал бы еще дальше. Но хозяйка все выжидала. Латтке подумал, что она с кряхтеньем встанет и смахнет каменную крошку с его спины. И то, что он стал решительно натягивать на себя рубашку и свитер, тоже было бегством. Моясь, он ни разу не фыркнул, строго контролируя каждый свой жест. Он никак не мог дотянуться до одного места между лопатками, и тогда хозяйка, кажется, вскочила со стула и быстро потерла ему спину мочалкой. Латтке вспоминает это словно невзначай, ощущая, как к напряженной сосредоточенности его слушателей примешивается недоверие. Поэтому он воздерживается от каких-либо суждений, ограничившись общими фразами.

— Как бы то ни было, — говорит он, словно чувствуя на зубах пыль, — я дошел до точки.

О последующих попытках бегства речи пока не было. Плиты ни за что не хотели отпускать Латтке от себя. Шесть бесконечно долгих смен на самом краю ада научили Латтке понимать эхо, которым камень отвечал на его удары. И каждый раз наступал момент, когда иссякало упорное сопротивление бездушного камня. И тогда достаточно было хорошенько замахнуться, чтобы камень раскололся точно вдоль линии, как надо было Латтке.

Латтке научился использовать и перекуры. Он быстро съедал свой бутерброд и заползал в один из больших «карманов», предназначенных для просушки. Он спал до тех пор, пока его не будил хриплый голос бригадира. Душа он, как и прежде, старался избегать. С него достаточно было гусиной кожи по всему телу вплоть до подколенной ямки, когда, наклоняясь над умывальником, он ощущал на себе взгляд хозяйки.

Дневная смена началась с новых раздумий. Между тем каменщики выложили основание будущего цеха. Все, что валялось около фундамента, стеклодувы забросали много раз использованной и давно уже мертвой землей. В земляном полу зияли две шахтные пасти. Тот, кто наклонялся над ними и заглядывал внутрь, получал представление о проделанной работе. Почти к каждой плите приложил руку Латтке.

Но это не доставило ему удовлетворения. Он радовался, что удалось перекрыть устье шахтного ствола, и сновал теперь между Антеком и стариком. Иногда поглядывал на бригадира. Но тому было ни до кого. От злости Латтке дул на онемевшие кончики пальцев рук, стараясь избегать наглых взглядов подсобных рабочих. Теперь необходимо было возвести стену вокруг печи, чтобы она несколько лет выдержала температуру, необходимую для плавления. Каждый формовой камень нуждался в тщательной подгонке; хотя раствор наносился тонким слоем, он должен был надежно заполнять все пустоты. А внутренний диаметр кольца с возрастанием высоты будет утончаться, чтобы компенсировать последующее искривление свода. Перед лицом таких требований дрогнет любой самый опытный каменщик-высотник. Поэтому если старик не отказался от услуг Латтке, значит, приходится ему туго.

Он действительно показал себя с самой неожиданной стороны. Кричал, ругался. Его не устраивали то масса, то камни. Вот он поддал ногой формовые части, уже давно сложенные в штабель у него за спиной. А потом стал гневно распекать стеклодувов. Когда он им устроил разгон, Антек надавил коленом на не получившийся у Латтке ряд и ткнул шаблоном в пригоночную форму, а старик резким движением мастерка размазал вытекающий раствор, Антек обозвал всех баранами и под конец еще перевернул камень, подгонка которого у Латтке явно не получилась. В конце смены Латтке подумал, что до некоторой степени он все же справился с заданием. Тем не менее Антек все еще не спускал с него глаз, хотя больше почти не вмешивался в его работу. Старик хлопотал над своим камнем, который был в два раза шире, чем у других. Латтке чувствовал приближение окончания смены. Он сохранил удивительную свежесть и ощущал потребность продемонстрировать свою силу старику стеклодуву, прикрепленному к нему в качестве подсобного рабочего.

— Пе-е-сок! — пронзительно крикнул он. Человек испугался, камень выскользнул у него из рук, и в тот самый момент, когда Латтке наклонился над бадьей, в лицо ему брызнул раствор. Глаз пронзила резкая боль, и рука невольно потянулась к нему, чтобы стереть с него брызги. Старик не успел остановить его, и глаз зажгло, как огнем. Латтке взвыл от боли и заметался по цеху, прижимая к лицу рукав комбинезона. Антек и старик схватили Латтке, иначе он разметал бы все, что настроил. Они потащили его через двор в направлении душевых. Едва до Латтке донеслось таинственное шипение, в ноздри ударил запах мыла, а легкие наполнились горячим паром, он вырвался и убежал. Он кинулся через котельную в слесарную мастерскую. За спиной прогрохотала стальная дверь. Ему стоило немалых усилий приоткрыть здоровый глаз, чтобы отыскать взглядом железную бочку, заполненную до краев стоячей водой. Латтке сунул голову в вонючую воду. В ней слесари, наверное, закаливают кованое железо. А Латтке эта бочка понадобилась совсем для другой цели. Чтобы не оказаться под душем, он предпочел бы даже сунуть голову прямо в навозную жижу.