Избранная проза и переписка - [20]

В комнате было несколько стариков с очень благородными лицами и большими хорошими глазами. Они размахивали экземплярами книги с длинными надписями на титульном листе и хвалили хозяина. Паша взял чай и сейчас же ушел в коридор. Там он заметил девушку американского типа с ангельскими волосами розоватого цвета, в вишневом платье. Девушка сама поманила его рукой, и они вошли в ванную.

— Ну? — спросил Паша, оглядываясь на раскрытую дверь.

Девушка мистически шевельнула ресницами (о, огромными!) и вынула из сумочки вязаную кремовую перчатку.

— Не узнаете? — спросила она.

— Кто вы такая? — спросил Паша.

— Я — безработная стенографистка, — ответил ангел. — Меня зовут Динка Кротова. Я — племянница профессора Кротова, который сидит сейчас там, с писателями и журналистами. Я с ними, говоря вообще, разругалась и живу самостоятельно, но увязалась за ним сегодня сюда, потому что знала, что вы тут будете.

— Я — тоже племянник, — цинично усмехаясь, представился Паша.

— Я все знаю, — ответила Динка пророческим голосом. — По-моему, действительно, Елизавета Марковна по сравнению с вами — старуха. Возьмите эту перчатку и отдайте её Любови Давыдовне при встрече.

— Bon, — ответил Паша, напряженно соображая, и спрятал перчатку в карман. Скажите мне ваш адрес, — сказал он увереннее и закусил нижнюю губу, ноздри его шевельнулись.

Динка начала быстро мыть руки, заметив кого-то у дверей, и вполголоса назначила свидание у себя на сегодняшний же вечер.

Пашка повернулся уходить.

— Вы натурализованы? — спросила его Динка вдогонку.

— Да, то есть я хочу подать прошение, — сказал Паша небрежно и улыбнулся по-отечески.

Потом они больше уже не разговаривали. Динка стала возиться с собакой в коридоре, а Паша, по настоянию Лизы, слушал чтение хозяина и его мнение о Гаршине.

— Я иначе трактую проблему пацифизма, — говорил писатель весело, и Паша старался не слушать, делая внимательные глаза.

За завтраком они с Лизой решили после гостей поспать, а потом пойти в синема, но Паша сразу же, по приходе домой, затеял выяснение отношений, чтобы успеть поссориться с Лизой и сходить на часок к Динке Кротовой, узнать все про перчатку. Стоя перед Лизой в белых брюках, которые он примерял, Паша твердил со страстной тоской:

— Неужели я и в тебе ошибся, неужели я и в тебе ошибся?

— Довольно, — сказала стареющая на глазах Лиза. — Ради Бога, довольно, а то у меня начнется мигрень.

— Это важнее мигрени, то, что я говорю, — кричал Паша. — Это, Лиза, — трагедия и ужас. Это последнее отчаянье и бездна. Ты от меня все скрываешь, ты любишь какого-то неизвестного человека. Всякая Теодореску меня лучше понимает, чем ты.

— Иди к ней, — взвизгнула по-бабьи Елизавета Марковна. — У тебя удивительное умение опошлять всякую женщину, к которой ты приближаешься.

— И пойду, — мрачно сказал Паша и заходил, как волчонок в клетке. В глазах у него была тоска и злость.

Возможно, что они все-таки бы помирились. Отношения с Пашей строились на быстром учитывании психологического момента, и Лиза это понимала, но тут раздался дерзкий звонок, и Паша с поспешностью открыл двери.

В комнату, волнуясь, вошла Любовь Давыдовна.

— Вы — госпожа Семенова? — спросила она Лизу и отпихнула ногой кота.

— Я, — ответила, вставая с дивана, Лиза.

Паша отошел к окну.

— Вы, — Любовь Давыдовна задохнулась, показала на Пашу и немного помолчала. — Вы похитили у меня этого человека, которого я знаю годы.

— Возьмите его, — сказала Лиза, — забирайте.

Паша тяжело передохнул.

— Павел, иди, — крикнула Любовь Давыдовна.

Паша автоматически открыл чемодан и накидал туда белые и новые костюмы. Он мигом переоделся при полной тишине, за дверью, и вернулся в комнату очень бледный.

— Так ты уходишь от меня? — спросил он Лизу.

Она подняла руку и слабо улыбнулась. На одну секунду она стала похожа на царевну, выпускающую лебедей из рукава.

— Будь же проклята, — прохрипел Паша и пошел, легко неся чемодан, за Любовью Давыдовной.

Внизу лестницы он пересчитал деньги в кармане на ощупь и подозвал такси, не оборачиваясь к спутнице своей жизни.

— Вы едете к Теодореску, — сказала она быстро, — так имейте в виду, что она уехала вчера в Монте-Карло по контракту.

— Не ваше дело, куда я еду, — ответил Паша, подавая ей кремовую перчатку через дверцу такси.

Потом он дверцу захлопнул.

СТРЕЛОК

Стрелок присел к столу и рассказал свою историю. Дело происходило на кухне, где хозяйка квартиры, Неонила Сергеевна, мыла посуду после ужина и где на кончике стола спешно закусывала ее младшая сестра, забежавшая на минутку с нею посоветоваться. Стрелок помешал беседе двух сестер, но он носил очень известную по учебникам истории фамилию, у него был умирающий от голода вид, смягченный томностью и кроткой усмешкой, и сестры пожалели его.

Было слышно, как в комнате, по левую сторону коридора, девочка Неонилы Сергеевны, Кира, вызывающе звонко учит французскую грамматику, а направо муж-специалист на заводе рассказывает нарочно оглушительно своему приятелю, Черепашкину Осипу, о всех стрелках, с которыми ему приходилось сталкиваться в жизни. Доносилось следующее:

— Они, эти гады, еще в Цареграде расплодились, — говорил муж. — Прикроются там пончиками или, извиняюсь, похабными открытками, а сами норовят хватить дузико или чего еще, и позорят на всю Европу и Азию звание русского человека.