Избранная поэзия - [9]
Шрифт
Интервал
Чтоб юных радостей запас
Не тратить слишком торопливо.
Преследуя упорно цель,
Старалась у себя украсть я
Концы веселые недель,
Мгновенья молодого счастья.
Не знаю, что таят они —
Я выбирала их случайно,
И нерастраченные дни
Окружены тревожной тайной.
Сейчас я трону наугад
Волшебный знак на тонкой ткани.
Мне страшно: вдруг я невпопад
Запретные раздвину грани?
Шагну на скользкую ступень?
Коснулась… Слышу плач метели
И вижу незнакомый день
Декабрьской пасмурной недели.
Брожу ли с ним? В лесу… вдвоем?
«Да, — шепчет оснеженный ельник, —
О, вспомни, что в ларце твоем
Ты заперла один сочельник…»
И рассказал мне вьюжный день
Так убедительно и ясно,
Что жизнь моя прошла, как тень, —
Я двадцать лет ждала напрасно.
Стоит, забыта и пуста,
Теперь ненужная шкатулка…
Ее покинула мечта:
Одна короткая прогулка.
1945
«В хранилище книжном Нью-Йорка…»
В хранилище книжном Нью-Йорка
Нечаянной грезой — на миг —
Мелькнули вишневая горка
И ворох растрепанных книг.
Не знаю уютней читальни,
Чем та — на душистом ковре.
Мой край незабытый и дальний,
Мой рай на тенистой горе!
Ведь там — за обрывом отвесным —
Желтели родные поля,
И чем-то до боли чудесным
Родимая пахла земля…
1946
«Майский ветер, штору шевеля…»
Майский ветер, штору шевеля,
Шелохнул туманный столбик пыли…
Шелестели в дымке тополя,
А кресты на холмиках застыли.
Белый ангел мраморным крылом
Осенил нас бережно у входа.
Видишь, над синеющим Днепром
Вьется дым веселый парохода.
Над обрывом меж плакучих ив
Расцветает снова куст сирени.
Девочка читает, положив
Мраморную книгу на колени.
Неподвижны в мраморных руках
Широко раскрытые страницы.
Видишь, легкой стайкой в облаках
За Цепным мостом летают птицы.
Запах мая в воздухе разлит…
Мы с тобой о смерти там забыли,
Где трава росла меж древних плит
На Аскольдовой могиле.
1949
Страница («Хочу помчаться невидимкой…»)
Хочу помчаться невидимкой
На крыльях радостного сна
Туда, где за прозрачной дымкой
Лежит далекая страна,
Где спит в садах твой город сонный
Предутренним глубоким сном.
Мне сердца стук неугомонный
Укажет сразу старый дом.
И, притворившись незнакомкой,
Платок надвинув на лицо,
Взберусь, как странница с котомкой,
На деревянное крыльцо.
Чуть двинется туман за чащей
Навстречу первому лучу,
В твое окно рукой дрожащей
Я тихо-тихо постучу.
И, ты, как я и ожидала,
Мне настежь дверь откроешь в дом!
И растеряешься сначала,
И улыбнешься мне потом.
И птицы защебечут громко…
Ты скажешь: «Вновь пришла во сне
Моя родная незнакомка!»
И будешь думать обо мне.
1945
Вишни («Мелькнет в окно вагона ель…»)
Мелькнет в окно вагона ель,
Луга плывут, нескошены.
А рядом — серая шинель.
Кто он? Чужой, непрошеный?
Сжимает левая рука
Кулек — в нем вишни спелые.
Коснулся правой козырька,
Глаза прищурил смелые.
Они насмешливо глядят…
Как ест он вишни сладкие!
И ловко косточки летят,
Блестящие и гладкие.
Летят в открытое окно,
Блеснув сквозь зубы белые,
И падают на полотно.
Гляжу, окаменелая.
Меня ни разу не задев,
Вблизи они проносятся.
«На милость вы смените гнев»,
Слова его доносятся.
«А что мне завтра суждено?»
Позвольте позабавиться!
Как прыгают они смешно —
Неужто вам не нравится?»
Нам было вместе сорок лет,
А годы те — беспечные!
Я помню вишен вкус и цвет,
И споры бесконечные,
На лбу каштановую прядь,
Глаза такие синие…
Он обещал мне описать
Передовые линии.
Письмо любви. Какой-то бред
Писал в канун сражения.
Но мне вернули мой ответ
Уж после отступления…
1944
«Асфальт блестел, сырой и гладкий…»
Асфальт блестел, сырой и гладкий.
В тумане темных улиц тишь.
Шуршали шелковые складки
И капли дождевые с крыш.
А сквозь опущенные шторы
Желтели отблески огней
И, как непрошенные взоры,
Смущали черный рой теней.
Мой путь извилистый все уже,
Чем дальше — меньше фонарей,
И в полутьме мерцают лужи
У чьих-то замкнутых дверей…
1946
«Радость кружит слова в исступленном танце…»
Радость кружит слова в исступленном танце
Словно ветер, бывало, акаций цвет…
О, не ты ли тогда в своем школьном ранце,
Озираясь, унес мой портрет?
Мне мерещатся вновь купола золотые
И обрыв над рекою при свете костра…
Ты принес издалека кусочек России —
Колокольные звоны и омут Днепра.
1950
«Это было в сказке древней…»
Это было в сказке древней —
В позабытой Новой Деревне…
(Как тоску превозмочь?)
За чертой Петрограда
Из чахлого сада
Белая ночь
Глядела в окно
Это было давно.
Это было в старой сказке:
Страстные песни… Томные пляски…
Дымный низенький зал…
Гитары… Цыгане…
В углу на диване
Подымает бокал,
Осушает до дна
И смеется она.
Но лица не могу узнать я…
Вижу бронзовый отблеск платья,
Цветок в волосах
И удаль в глазах.
С песней плывут из тумана
Бархат потертый дивана,
Запах забытый цветка,
Медные шелка…
Это было весной
И она — была мной.
1947
«В осеннем дне разлита жалость…»
В осеннем дне разлита жалость…
Плывут печально облака…
И почему то сердце сжалось,
Дрожала жилка у виска.
Я на часы смотрю украдкой.
И нервно тереблю браслет,
Но знаю, вспомнить будет сладко
Когда-нибудь — сквозь дымку лет:
Настурции, кусты сирени
В несуществующем краю,
Навес, дощатые ступени,
Фуражку синюю твою,
Рубашки вышитой узоры,
Охапку разноцветных роз
И даже вздох вагонной шторы,
Когда рванулся паровоз…
1948
Рождение первенца
Окно позолотил июньский луч заката…
Раздался странный звук, прекрасней мудрых слов.
С победным возгласом вошел он в дом отцов