Избранная поэзия - [8]
Шрифт
Интервал
На надежды юности моей,
Что-то есть значительней и строже
Беззаботности прошедших дней.
Но так трудно избежать тревоги
И глядеть доверчиво на мир
В час, когда неласковые боги
Приглашают разделить их пир,
Расточают странные подарки…
В сердце, как за окнами, темно.
Не могу поднять бездумно чарки —
Пахнет кровью крепкое вино.
1950
Термометр («Ползет в стеклянной трубке ртуть…»)
Ползет в стеклянной трубке ртуть
Всё выше от полоски красной.
Мне трудно пальцем шевельнуть
И вдаль гляжу я безучастно.
Но сердца не сжимает страх:
В земных скитаньях мало смысла.
Вот, словно версты на столбах,
Мелькают на полосках числа.
Дороги вьются в пустоте,
Бежит навстречу мне сто третья…
Сойду на сто седьмой версте
С путей земных — в тысячелетья.
1948
«И неродившийся, и навсегда уснувший…»
И неродившийся, и навсегда уснувший
Во власти, может быть, тождественного сна.
Без страха думаем о вечности минувшей,
Но почему-то ночь грядущая страшна.
Быть может, испугал бессмысленной насмешкой
Короткий путь земной, и путник ждет с тоской,
Что там, как на земле, он будет снова пешкой
В руке лунатика за шахматной доской.
1948
«В какой неразгаданной чаще…»
В какой неразгаданной чаще
Рождаются наши сны?
Мне снится, что в комнате спящей
Обрушились три стены.
Дурманит и душит отрава
В излучинах трех путей —
Свобода и Счастье и Слава
Смеются во мгле аллей.
Но листья в саду облетели…
Бессильны земные сны!
Разрушить они не сумели
Четвертой глухой стены.
1947
Моему брату («Вчера ты улыбнулся мне…»)
Вчера ты улыбнулся мне
Знакомой с детских лет улыбкой,
И наше горе в тихом сне
Казалось странною ошибкой.
Я помню смех и голос твой,
И шарф, повязанный небрежно…
И ты живой — совсем живой —
Не знал о том, что неизбежно.
Давно я, как во сне, живу
И я не знаю, где граница
Меж лютой мукой наяву
И счастьем, что так редко снится.
1945
ИЗ ЦИКЛА «АЛЬПИЙСКИЕ ОЧЕРКИ»
I. «Бродить по склонам без дороги…»
Бродить по склонам без дороги
В ночной холодной синеве,
Когда скользят бесшумно ноги
В обрызганной росой траве.
Остановиться на подъеме
И сквозь предутреннюю муть
На мир в благословенной дреме,
На бестревожный мир взглянуть.
Смотреть, как заалеют скалы
И вспыхнут снежные поля,
Как пробуждается устало
Неотдохнувшая земля,
Как дрогнут каменные кручи
Сквозь слезы многоцветных струй,
Едва земли коснется жгучий,
Жестокий солнца поцелуй.
1948
II. «Снова запах нагретого сена…»
Снова запах нагретого сена
Аромат вечерних лугов
Раздвигает привычные стены
Снова вижу взлёт облаков
И зубчатых вершин очертанья —
Их расплавленное кольцо…
Горный ветер и чье-то дыханье
Обжигают опять лицо.
Мы сбегаем по скользкому скату
И мы слышим бубенчики стад.
Мы несемся навстречу закату —
В ледниках пламенел закат.
Я, быть может, от блеска ослепла,
Захлестнуло волной тоски…
Умирали над грудой пепла
Окровавленные ледники.
1948
III. Полет («Капор узорчатой вязки…»)
Капор узорчатой вязки,
Яркий платок шерстяной.
Быстрые мчатся салазки
Узкой тропой ледяной,
Спуском среди оснеженных
И угрожающих стен.
Мускулы рук напряженных
И — неожиданный плен.
Сердце биенья и взлёты,
Взлёт на высокий откос.
Снежная пыль, повороты,
Пляска растрепанных кос.
Солнечной скользкой тропинки
Белая-белая твердь…
Бьет при мгновенной заминке
Белыми крыльями смерть.
Голос как будто влюбленный
Чудится вновь на лету…
Весело мне, изумленной,
Мчатся с тобой в пустоту!
1948
IV. Наш день («Когда судьба бросала нам подарки…»)
Когда судьба бросала нам подарки,
А их поднять мешала только лень,
Родился он, дождливый и неяркий,
Нам Провиденьем данный день.
Поднялся он над редкими лесами,
Где изгибались узкие мосты,
Где плакали холодными слезами
У пропасти колючие кусты.
И он ушел, когда по влажным скатам,
Звеня вдали, спускались с гор стада…
Но где-то там, за облачным закатом,
Наш день остался навсегда.
1946
«Захлебнется улица дождем…»
Захлебнется улица дождем…
Он стучит, как в сердце перебои.
Почему мы счастья только ждем?
Дома были синие обои,
Столик под кисейною волной,
Зеркало в серебряной оправе…
За больничной крашеной стеной
Удержать меня никто не в праве!
Вьется трещина по той стене,
Как тропинка, что вела к ущелью.
Я взберусь по ней… На вышине
Пахнет снегом и морозной елью.
И снежинки легкие, звеня,
Расцветают вновь на рукавицах.
На салазках вдаль ты мчишь меня…
Расцветают слезы на ресницах.
1947
Возвращение домой («Передо мною белая страница…»)
Передо мною белая страница,
За мной итоги многоцветных лет…
Зачем писать о том, что только снится,
Чего давно на свете больше нет?
Но лист покрыли черные изломы,
Слова колдуют и поют в ночи —
В развалинах разрушенного дома
Зашевелились тихо кирпичи
И подымались тесными рядами,
И выросла знакомая стена.
Обнявши стену цепкими руками,
Тянулся плющ и вился у окна.
А на окне вздохнули занавески,
Узнал шаги проснувшийся паркет,
На старой люстре вспыхнули подвески
И улыбнулся бабушкин портрет.
1949
То, чего не было («Когда стихают шумы дня…»)
Когда стихают шумы дня
И только сердце бьется гулко,
Опять, опять зовет меня
Моя заветная шкатулка.
В ней спрятан необычный клад,
Загадочный и невесомый —
На блеклой ткани чисел ряд
И букв причудливых изломы,
Как символы далеких дней…
Но это — не воспоминанья:
Лежат, нетронуты, на дне
Возможные переживанья.
Копила я за часом час
И запирала бережливо,