Изборский витязь - [132]

Подъезжая, Ярослав с высоты седла увидел на утоптанном до земли подтаявшем снегу человеческие тела и сразу понял, кто это. Спешился, прошёл сквозь расступившуюся дружину.

Они все были здесь - те, кто попал в плен к мордве живыми. Их притащили сюда, и здесь, судя по всему, их сначала отдали толпе, а потом тех, кто после её рук остался ещё живым, принесли в жертву своим богам. Сквозь распахнутые ворота можно было видеть круглые камни-алтари перед идолами, залитые человеческой кровью. Она уже потемнела и на снегу казалась чёрной. Тут же такими же чёрными пятнами валялись зарубленные в ярости языческие жрецы.

Ярослав отыскал среди разложенных тел своего меченосца. Грикшу, очевидно, растерзала толпа - на его тело было страшно смотреть. Толпившиеся позади стрыя молодые князья скорбно молчали. Ярославу было до бешенства жаль непутёвого парня, который мог бы достичь многого, но погиб так глупо. Жаль было и других - он потерял воинов просто так, из-за детской отваги и желания выделиться. Он мог бы укорить молодых князей за то, что своим нетерпением сманили парней на верную гибель, но молчал.

   - Всех павших, - сказал только, - собрать. Похоронить с честью!

Священника в поход не брали, а потому хоронили по древнему обряду - городец спалили, на его месте в оттаявшем снегу насыпали курган, куда погребли сожжённые останки павших. Потом устроили поминки, но на большее - муромляне предлагали устроить тризну[264] - Ярослав согласия не дал.

Вместо тризны он ринулся мстить. За этим городцом, чьего имени знать никто не хотел, открывались владения Пургаса, князя, против которого они и вышли в поход. Здесь и начались те самые настоящие бои, которых ждали.

Полки князей-союзников прошли по всей Пургасовой волости, словно птицы, перелетая от одного града к другому. Всюду, не зная теперь жалости, они рушили стены, случалось, жгли добро, которое не могли унести, резали скот, а жителей, кого не могли угнать с собой, бросали в зимних лесах. Где-то рядом действовал владимирский данник Пуреш, оттягивающий на себя основные силы Пургаса. Именно он наконец встретился в бою со своим противником и убил его.

После смерти Пургаса его воины разбежались, но продолжали сражаться, мстя русским, - за разорение, а своим, мордве, за предательство. Получив от Пуреша весть, что враг повержен, Ярослав ещё некоторое время оставался в Пургасовой волости, охотясь за последними ещё державшими оружие в руках врагами, а по весне, не дожидаясь распутицы, повернул назад, оставив Пуреша усмирять остальных и платить Владимиру дань уже за все мордовские земли.

Княгиня Ростислава ждала мужа. Она уже получила весть от гонца, что войско вернулось из мордовской земли с победой, привело большой полон, пригнало скот, а кроме того оно везёт зерно, меха и серебро. Отпраздновав победу, Ярослав собирался до распутицы вернуться в Переяславль.

Этих дней и ждала княгиня. Верный человек несколько раз уже пересылал ей вести о князе, и о том, что поход окончился победой, Ростислава узнала первая. Но были и другие вести, ради которых всё и затевалось.

Княгиня хорошо знала своего мужа и не удивилась, когда её подозрения начали Подтверждаться. Конечно, Ярослав не мог обойтись без женщины, и в самом деле, женщина была. Какая-то мордовка, вытащенная им из кучи чумазых девчонок, пригнанных с полоном. Чем она, должно быть, грязная, растрёпанная, глядящая волчицей, прельстила его, искушённого в женской ласке и красоте? Но как бы то ни было, когда Ярослав повернул назад, во Владимир, мордовка ехала с ним на правах походной жены. Она легко и быстро привыкла к своему положению, липла к своему князю при народе и уже начинала требовать то подарка, то девок для услуг. Ярослав сносил её причуды и даже стерпел, когда она однажды раскричалась на весь стан, что-то требуя для себя, Весть об этом по-настоящему встревожила Ростиславу, она с внутренним содроганием ждала возвращения мужа и его наложницы - не пришлось бы уступить места в его сердце и жизни этой некрещёной девке!

Но к тому времени, как Ярославу приспело время возвращаться из Владимира, явились новые вести - на сей раз от Яна, из Новгорода. И, едва князь переступил порог терема, так с головой окунулся в те полузабытые, но требующие его вмешательства дела и забыл о наложнице.

Осень в новгородской земле выдалась непривычно дождливой - ливни не прекращались до декабря. Вымокли огороды, озимые, погибла часть ярового урожая. Городу грозил голод. Подогреваемые слухами о том, что виной всему епископ Арсений, его неправедное, не угодное Богу восшествие на владычный престол, народ с каждым днём всё громче кричал на улицах, что нечестивца следует убрать. Говорили даже, что это возмутились забытые, но отнюдь не сгинувшие без следа старые боги. Нашлись люди, которые от их имени звали народ на справедливую месть: «В житницах владыки Арсения, с помощью дьявола отнявшего престол у владыки Антония, укрыто столько жита, что хватит всем не только до новины продержаться, но и весною будет, что засеять! Пойдёмте и отнимем у него неправедно нажитое!» В Торжке и Волоке Ламском, через которые шли торговые пути в Новгород с Низу, оставались ещё дружины изгнанного Ярослава. Они могли перекрыть подвозы хлеба. Призрак голода замаячил перед людьми, и они двинулись на владычное подворье.