Изабелла - [7]

Войдя в свою молельню, Франческо поддался мгновенной слабости: он пожалел о том, что случилось несколько часов назад; лучше бы он ушел из спальни Изабеллы, не обнаружив своего присутствия. Но тотчас он ужаснулся этой слабости. «Как! – подумалось ему. – Я притворился бы, что не знаю?» Перед ним неотступно стояло прелестное лицо Изабеллы, приподнявшей занавесь, чтобы войти в комнату. «Нет, нет! – промолвил он, содрогнувшись от непонятного ему самому страха, и упал на колени, закрыв лицо руками. – О боже! Пусть она умрет! Пусть умрет! И пусть всему этому придет конец!»

Помолившись, он несколько успокоился и написал длинное письмо Браччано в своей излюбленной нравоучительной манере. К посланию он приложил исповедь герцогини и показания ее служанок. В заключение он советовал зятю принять это известие с подобающей твердостью и не медлить с отмщением за поруганную честь. Совет этот был дан в таких выражениях, которые, судя по тому, что они дошли до нас, видимо, поразили современников. «Не забывайте, – писал Франческо герцогу, побуждая его лишить герцогиню жизни, – не забывайте вести себя как подобает человеку знатному и христианину» («ricordatevi d'esser un gentiluomo e cristiano»).

III

Браччано, верхом на коне, окруженный свитой, собирался в сенат, когда гонец вручил ему письмо Медичи. Все его внимание поглотила исповедь герцогини, и он так торопливо и небрежно пробежал глазами послание ее брата, что даже не понял, что Изабелла во Флоренции. Не вымолвив ни единого слова, даже не послав кого-нибудь предупредить сенат, он ринулся прочь из Венеции и, словно потеряв рассудок, помчался по дороге, ведущей в его владения. Сопровождавшие его вельможи переглядывались за его спиной. Ни один не решился задать ему вопрос о цели этой бешеной скачки. Он пригибался к холке коня, стиснув челюсти, не сводя глаз с дороги.

Путь был долгий. Несколько раз меняли лошадей. Герцог ни на кого не взглянул и не проронил ни слова. Он дал себе клятву молчать, пока он, как говорилось в те времена, «не сорвет со своего лица эту маску» (1).

Из окна спальни Айша увидела, как он соскочил с коня, и по лицу его догадалась, что ему все известно. Она видела, как он пробежал через двор, и услыхала его шаги на лестнице. Она решительно встала посреди комнаты, готовая к встрече.

Он влетел вихрем, с лицом, искаженным яростью, сжимая в руке кинжал, и крикнул глухим голосом:

– Мерзкая тварь, где твоя госпожа?

– Во Флоренции, – спокойно ответила Айша.

Пока Браччано мчался верхом, перед глазами его все время стояла одна и та же картина: он вбегает к жене, бросается на нее, обеими руками разрывает на ней платье и вонзает ей в грудь кинжал. Более тысячи раз пережил он эту сцену, глядя поверх головы коня на бегущую навстречу дорогу. От повторения картина эта не становилась менее отрадной. Всякий раз впечатление было все так же ярко. И вот теперь он стоял один в той самой комнате, в которой видел себя во время своей безумной скачки, упиваясь сладострастием мести. Он зарычал голосом, в котором не было уже ничего человеческого: добыча ускользнула от него. Пусть даже он твердо знал, что еще доберется до нее. Только сейчас, только здесь готовился он с таким наслаждением растерзать ее, а теперь не в кого было вонзить когти.

– Черномазая шлюха! – закричал он, бросаясь на Айшу. – Ты с ней заодно! Ты первая заплатишь мне!

– Подлец! – крикнула Айша с гордостью, свойственной ее племени. – Неужто воину пристало связываться с женщиной?

И тотчас же с удивительной смелостью она бросилась на него, брыкаясь, кусаясь, царапаясь, отбиваясь, гибкая и сильная, как дикая кошка. Герцог, большой любитель женщин, испытывал в этом сражении известную неловкость. Он с трудом оберегал глаза и чувствовал, что смешон. Наконец Айше удалось укусить его за руку, и он выпустил кинжал; теперь он схватился с ней вплотную, пытаясь сдавить ей горло. Борьба успокоила его гнев. Он был озадачен силой своей противницы, невольно восхищен ее отвагой, взволнован ее гибкостью, запахом, бисеринками пота, блестевшими на ее коже. Платье ее разорвалось. Герцог увидел ее крепкие, смуглые груди. Наконец ему удалось сжать ее стан и обе руки одной своей левой рукой, как тисками, а правую он протянул к ее горлу.

– Ну что ж, – сказала Айша гордо и насмешливо,– убей меня!

– Черная фурия! – прорычал Браччано, оскалив зубы, словно собирался укусить ее.

Он швырнул ее на пол и, не выпуская ее рук из своей, растянулся на ней во всю длину, придавив ее своей тяжестью.

Когда он поднялся, Айша подобрала его кинжал, протянула ему и сказала с таким взглядом, который нельзя было забыть:

– Можешь убить меня. Теперь я счастлива.

Как раз в это мгновение герцог казался себе безмерно смешным. Обожание, светившееся в глазах Айши, в какой-то степени вернуло ему уважение к себе. У него хватило ума, чтобы понять и оценить глубину этой привязанности. Он спрятал кинжал в ножны, погладил мавританку по голове и мягко сказал:

– Расскажи мне все, Айша.

Силой он не добился бы от Айши ни единого слова. Мягкость сломила ее сопротивление. Она рассказала все, во всех подробностях и в самых откровенных выражениях. Герцог страдал, как будто его пытали. Он шагал взад и вперед по комнате и стонал, хватаясь руками за голову. Когда Айша рассказала ему о портрете, из глаз его брызнули слезы. «Во всем виноват я сам, – думал он в отчаянии. – И все же она должна умереть».