Изабелла Баварская - [54]

— Король Базаак[20]— неверный, все так, — отвечал сир де Хелли, — но этот первый среди неверных человек полон искренней преданности своей неправой вере, и он следует заветам своего лжепророка столь же неукоснительно, сколь мало рвения в нас, что служат истинному богу. В храбрости его не усомнится никто, кто видел его в бою, как я. Вы зовете его, не щадя горла, ну что ж, он и придет, если уже не пришел.

— Мессир Жак, — сказал, поднимаясь со стула, граф Невэрский; одной рукой он то ли из дружеского расположения, то ли от боязни не устоять на ногах, опирался на плечо маршала Бусико. — Вы уже немолоды, это ваша беда; вы невеселы, это порок, но вы хотите и нас заставить горевать, а это — преступление. Однако вы многоопытный и бесстрашный рыцарь, скажите нам, что вы видели и слышали. Я возглавляю священный поход и желаю услышать ваш доклад. — Затем, взяв свой стакан и обращаясь к виночерпию, граф сказал: — Налейте нам кипрского вина; коль уж это последнее, так пусть будет доброе. — И, подняв кубок, провозгласил: — Во славу господа бога и за здоровье короля Карла!

Все поднялись, осушили свои кубки и сели каждый на свое место. Один только мессир Жак де Хелли остался стоять.

— Мы слушаем, — произнес граф Невэрский, поставив локти на спинку стула и упершись подбородком в крепко сжатые кулаки.

— Сеньоры, как я уже сказал вам, я обходил дозором наш лагерь, как вдруг где-то на востоке услышал идущие с неба голоса, и то не были голоса людей. Обернувшись на крики, я увидел, так же, как и все мои люди, огромную звезду, на которую неслись пять маленьких; с той стороны, где разыгралась эта странная битва, и донеслись до нас крики, а донесло их до наших ушей чудное дуновение, которое, достигнув границ лагеря, как бы растаяло, словно ему не было нужды проникать вглубь, ибо бог, послав с ним грозное предзнаменование, предназначал его лишь нам одним. Перед этой огромной звездой все время проходили какие-то тени, очертаниями похоже на вооруженных людей, тени все сгущались, пока наконец совсем не погасили звезду, а вместе с ней потухли две маленькие — ее враги; другие три соединились, образовав треугольник, и эта символическая фигура сияла до утра. Мы шли, каждый во власти увиденного чуда, пытаясь найти ему хоть какую-то разгадку, и тут, когда мы проходили по лощине, отделявшей гору от стены города, мы услышали голос, — на сей раз это был человеческий голос, — он несся с холма и, пролетев над нашими головами, затухал в городе. Тотчас же ему ответил другой голос, с крепостного вала. Они переговаривались некоторое время, а мы, вперив глаза в темноту, пытались разглядеть человека, говорившего на чужом наречии посреди нашего лагеря. Наконец мы заметили, как тень, будто облако, скользнула вдоль холма; мы бросились к ней и разглядели в нескольких шагах от себя вполне реального человека из плоти и крови. Солдаты, увидев на нем белые одежды, решили было, что это призрак в белом саване, но я-то узнал бурнус арабского всадника и кинулся в погоню. Вы, сеньоры, конечно, знаете моего коня Тадмора: он арабской породы, которая уступает только породе Аль Боралка. Так вот, в несколько прыжков лошадь незнакомца оторвалась от Тадмора и оставила его так далеко позади, как Тадмор оставил бы ваших коней. Поскольку владеет такими лошадьми лишь Баязет, то я утверждаю, что тот всадник — не кто иной, как один из его генералов, которому он одолжил это бесценное животное; а скорее всего, сеньоры, то был ангел-губитель, Антихрист, сам Базаак.

Сир Жак сел, воцарилось долгое молчание: он говорил с таким жаром, что убедил всех. У некоторых из молодых рыцарей еще играла на губах усмешка, но умудренные опытом бойцы — коннетабль, сир де Куси, маршал де Бусико, мессир Жан Венский — сурово нахмурили брови, и видно было по их лицам: они так же, как и мессир Жак де Хелли, полагают, что армию подстерегает большая беда.

В то же время створки палатки раздвинулись, и весь покрытый потом и пылью гонец крикнул с порога:

— Скорее, сеньоры, трубите сбор и вооружайтесь, да не застанут вас врасплох, на нас движется конная и пешая армия турок, их восемь — десять тысяч. — И он исчез, чтобы сообщить весть другим военачальникам.

При этом известии все разом поднялись, и пока в растерянности глядели друг на друга, граф Невэрский подбежал к выходу из палатки и крикнул громко, так, чтобы всем было слышно:

— К оружию, сеньоры! К оружию! Враг близко.

Вскоре этот крик эхом отозвался во всех уголках лагеря.

Пажи спешили седлать лошадей, рыцари звали оруженосцев, и хотя в головах еще бродил хмель, все бросились к оружию. Так как молодым рыцарям из-за лишнего завитка не удавалось сунуть ногу в стремя, граф Невэрский подал пример и отрубил шпагой это украшение на своем стремени. В один миг люди, одетые в бархат, оказались закованными в железо. Оседлали коней, и каждый встал под свой флаг. Развернули знамя с изображением божьей матери, оно заплескалось на ветру, и граф Невэрский вручил его адмиралу Франции, мессиру Жану Венскому.

Вдруг все увидели, что к ним во весь опор мчится рыцарь, держа в руках знамя с вышитым на нем серебряными нитями гербом и вдавленным черным крестом; остановившись перед знаменем с изображением божьей матери, вокруг которого уже собралась чуть ли не вся знать Франции, он громко крикнул: