Изабелла Баварская - [53]

Баязет затаился и, казалось, ничего не предпринимал, чем вводил рыцарей в заблуждение; на самом-то деле лето он провел, собирая свою армию. Она состояла из солдат разных стран, к нему шли даже из самых отдаленных районов Персии — он был щедр на посулы. И едва его армия обрела нужную мощь, как он выступил в поход, пересек Дарданеллы, используя потайные пути, некоторое время провел в Адрианополе, чтобы сделать смотр своему войску, и направился к осажденному городу, лишь в нескольких лье от него он остановился. Тогда он отрядил одного из своих наиболее отважных и преданных ему воинов — Урнуса Бека — осмотреть местность и снестись, насколько это казалось бы возможным, с Доган Беком, правителем Никополя; но лазутчик вернулся ни с чем, ибо, по его словам, неисчислимое войско христиан охраняло все лазейки, через которые можно было бы проникнуть к осажденным. Баязет презрительно улыбнулся; с наступлением ночи он приказал, чтобы ему привели его самого быстрого коня, вскочил на спину лошади и, легкий, бесшумный, как дуновение, промчался через уснувший лагерь противника, взлетел на вершину холма, возвышавшегося против Никополя, и крикнул оттуда громоподобным голосом:

— Доган Бек!

Тот, кто по воле благосклонной на этот раз судьбы, оказался на крепостном валу, узнал окликавший его голос и отозвался. Тогда суданец на турецком языке спросил Доган Бека, в каком состоянии город, достаточно ли съестных припасов и фуража. Доган, пожелав Баязету долгой жизни и процветания, ответил так:

— Благодарение Магомету, двери и стены города надежны и хорошо защищены, солдаты, как видят твои священные глаза, бодрствуют днем и ночью, а продовольствия и фуража достаточно.

Узнав, таким образом, все, что ему было нужно, Баязет спустился с холма, да к тому же сир Хелли, командовавший ночным патрулем, услышал вопрошавший голос, дал сигнал тревоги, а сам устремился к холму. Внезапно его взору предстал словно какой-то призрак, оседлавший коня; легкий, как ветер, он пролетел, едва касаясь земли. Сир Хелли со своим отрядом бросился ему вдогонку, но хоть и слыл одним из лучших наездников, не только не догнал беглеца, но даже не увидел пыли, взметнувшейся из-под копыт царственного коня. Баязет в какой-нибудь час проскакал восемь лье, и ворвавшись в самую гущу своего воинства, издал клич, от которого проснулись люди и тревожно заржали лошади, — он хотел воспользоваться остатком ночи, чтобы как можно ближе подойти к армии христиан. От тотчас же выступил в поход, а когда настал день, дал приказ к бою. Будучи человеком опытным, отдававшим должное мужеству крестоносцев, он бросил вперед восемь тысяч турок, а примерно на расстоянии лье за ними в форме буквы V следовала остальная часть армии, сам же Баязет находился в глубине этого клина; двум флангам этой армии он приказал окружить неприятеля, как только авангард повернет вспять, якобы обратившись в бегство, открыв тем самым для них поле деятельности, как и было предусмотрено. Авангард и эти два крыла в общей сложности составляли около ста восьмидесяти тысяч человек.

Христианские воины в это время предавались всевозможным увеселениям, не подозревая, что на них движется армия, неисчислимая, как песок, все сметающая на своем пути, словно самум; их лагерь превратился в настоящий город, где спешили навстречу одна другой все приятности жизни. Парусина палаток простых рыцарей была заткана золотом, все старались не отстать от новейших мод во Франции и даже выдумывали их сами, но от недостатка воображения вытаскивали на свет божий старые. Завиток стремени так увеличили, что нога не могла свободно пройти в стремя; а некоторые додумались до того, что пристегнули стремя к колену золотой цепью. Такая неумеренность и расслабление духа приводили в изумление иноземцев; было непостижимо, как эти сеньоры, соединившие мечи ради защиты своей веры, сами давали неверным повод для презрения; как рыцари, столь отважные в бою, превратились в бездеятельные ничтожества; как одни и те же люди могли носить и легкие одежды, и тяжелые доспехи.

Дело происходило 28 сентября — в канун праздника святого архангела Михаила. В десять часов утра все французы знатного происхождения собрались в палатке графа Невэрского — тот давал большой обед. Было выпито много вин Венгрии и Архипелага. Молодежь, радостная, говорливая, строила прекрасные прожекты, расшивая золотом свое будущее. И только мессир Жак де Хелли был удручен и сумрачен; над его молчаливостью смеялись; он не останавливал насмешников, давал излиться безрассудной молодости; но вот он поднял свое чело, потемневшее под солнцем Востока, и промолвил:

— Сеньоры, смеяться и веселиться — хорошо. Но вы спали, пока я бодрствовал, и вы не видели и не слыхали того, что видел и слышал я: этой ночью, когда я осматривал лагерь, мне вдруг явилось чудо небесное, я услышал человеческий голос, и в страхе я подумал — земля и небо не предвещают нам ничего хорошего.

Рыцари веселились, зубоскалили по поводу отсутствия Аморат-Бакэна, некоторые уверяли даже, что неверный пес не осмелится напасть на христианских рыцарей.