Из зимы в лето - [19]
«Я как раз сидел тут и думал, — засмеялся он, — кого мне Бог пошлет в соседи. Знаете, как в поезде…» «Еще бы! — страстно перебил его великолепный Натан, не привыкший, как все питомцы нашего племени, дослушивать собеседника. — Мне ли не знать! Полжизни в пути. Но вот на судне я впервые. Итак, вы ученый? И в какой же это области?» «Прикладная математика. Я разрабатываю…» «А хобби? Я ведь ясновидящий, знаете ли… Вот как-то выступал на закрытом концерте для… Так там все только и думали о том, как одной, очень красивой даме досталось от грозного мужа!.. Уж не вы ли нашалили с вот этой фотографией?» Он вдруг достал из портфеля злополучный номер «Плейбоя» со знакомой фигуркой на обложке.
Жена генерала радостно сияла голубыми наивными глазками на любующихся ее прелестями мужчин, раскинувшись на просторном голубом покрывале с пушистым котенком на главном месте. Одной рукой она словно готовилась отшвырнуть живые трусики прочь, а другой пощипывла себя за розовый сосок. До чего же хороша неверная боевая подруга, и не захочешь, а простишь ее подлое бесстыдство!.. Что мы, в самом деле, чекисты какие-нибудь, чтобы такую прелесть так грубо обидеть?.. Даже в мыслях, верно? Ну сфоталась тайком, ну переправили негатив классовым врагам на радость… У нее что, убыло? Наоборот, сам же, козел с Лубянки, этой же фоткой любуешься. За что же?.. Во, зараза беспардонная, генерал этот хренов, правда?
«Еще бы! — тут же согласился ясновидящий Натан. — Ему бы наоборот гордиться, что его супругу на первую страницу такого неприступного издания поместили. У кого еще такая мировая знаменитость в постели завелась? Тем более, все очень даже пристойно, опять же, пока котенок на месте. Он ее там не поцарапал ненароком? Я имею в виду котенка…» «Не помню, — совсем смутился бесстыжий фотограф под веселым взглядом мага. — И вообще… с чего вы взяли… Там был совсем другой…» «Я-то знаю, что другой, — захохотал Поляковский, — а вот вам, математику, откуда эта история известна? Ну-ну, не хмурьтесь… Меня, знаете, столько раз закладывали, что я сам просто не могу себе позволить выдавать кого-то. Позавтракать, кстати, не желаете? Ведь, как ни странно, утро уже. А первая трапеза бесплатно. Ох, и воспользуемся же, а?»
Ближайший из ресторанов был почти рядом. Здесь была застекленная стена, за которой сверкал и переливался огнями Владивосток с восходным заревом над Орлиной сопкой, тенями и колючими огоньками у ее подножья. Змеились и мерцали световые дорожки от береговых фонарей на поверхности Золотого Рога. В центре зала тоже за стеклом плескалась вода — там был встроенный в ресторан палубный бассейн. Новых друзей тут же проводили к свободному столику у самого окна. Теперь они словно парили на тридцатиметровой высоте над озабоченными буксирами и черной ледяной водой с летящим под сильным морозным ветром белым паром.
В глубине полутемного зала Евгений увидел уже знакомую семью. Их тоже встретили и проводили за соседний столик. «Ваша старая знакомая, — без вопросительных интонаций тихо произнес маг. — А с ней субъект, которого я бы не хотел встретить никогда в жизни…» «Этот еврей? — удивился Евгений. — Вы же, насколько я знаю, ленинградец, а он местный. Где могли пересекаться ваши пути? Он актер что ли?» «И еще какой! — сжал зубы Поляковский. — Из-за этих актеров рухнула такая замечательная страна, с таким светлым будущим, с такими надеждами всех наших соплеменников по всему свету… Он не еврей, Женя. Он — израильтянин. И не просто израильтянин, а так называемый левый интеллектуал. Именно они и распустили наших арабов, не дали нам, едва вступившим в израильское общество, но сразу почувствовавшим смертельную опасность, исходившую от «двоюродных братьев», принять активное участие в защите своей исторической родины. Они сделали все, чтобы отсечь нам путь в общество той страны, куда мы переселились… Его папаша был главным идеологом интеграции в израильское общество не алии из СССР, а арабов из Иордании, Сирии и прочих, претендующих на Эрец-Израэль и называющих себя палестинцами. Когда же выяснилось, что мы на стороне правых и что правые с нашей помощью набирают силу, эти еврейские большевики, начали просто стрелять в нас. И первыми побежали из страны, когда восстали их подопечные, взорвали все дорожные развязки, парализовав тем самым движение в стране, отравили источники водоснабжения, начали теракты, перешедшие в массовый погром по всем городам…»
Евгений едва слушал актера. Какого дьявола его вообще это касалось? Какие-то где-то там разборки. Ну, нет больше Израиля, мало ли малых стран и народов исчезли с карты мира в наш динамичный век? Умер Аким — и хер с ним! Проехали, как говорится, чего ворошить старое? Вернули тебя, Натан ты наш Поляковский, на истинную твою Родину, простили твое предательство, вот билет дали на турбоход «Родина», сиди и радуйся жизни. Тем более, что твои вожделенные израильтяне на своей, а не твоей, родине сразу сделали тебе глубокий клистир. Чтоб не забывал, чей ты народный артист! И чего ты после всего этого так волнуешься, дурак старый, вон козлиные губы дрожат, Мефисто ты наш доморощенный… А меня совсем другое беспокоит: Света не сводит глаз с нашего столика, но смотрит не на меня, своего бывшего оракула и возлюбленного, а на того же что-то все еще возбужденно толкующего мне знаменитого Поляковского.
