Из жизни Вадима Осипова - [26]

— Да, первый. Я вот тут дополнительное исковое заявление подготовил. Не хотите ознакомиться до начала процесса? Чтобы потом перерыв не объявлять…

— Торопитесь? В нашей профессии, юноша, торопиться нельзя. Неужели вас этому не учили?

„Достала, — завелся Вадим. — Ладно, не я первый начал!“

— Ну, что вы! Разумеется, учили. Но, понимаете, на хороших адвокатов очень большой спрос. Вот нам и приходится крутиться как белке в колесе. Слава богу, вы этого не испытываете. В своем суде.

Адвокатесса стала пунцовая.

— Да как вы…

— А вы читайте, читайте. И успокойтесь. Не хотелось бы откладывать процесс из-за вашего плохого самочувствия. И вообще, в вашем возрасте лучше избегать лишних волнений.

„Это тебе за „молодого человека“ и „юношу“, стерва!“ — враз успокоился Вадим, повернулся и направился к Марии Ивановне.

Прошло несколько минут, адвокатесса читала текст. Дочитала. И, встав, обращаясь сама к себе, но так, чтобы слышали все в зале, сказала: „Ненормальный!“ Победно посмотрела на Осипова и направилась к кабинету судьи. Стучать не стала. Вошла, предварительно надев лучезарную улыбку и согнувшись. От гордой осанки провинциальной актрисы на пенсии не осталось и следа. Дверь закрылась.

„Намек понял, — подумал Вадим. — Ничего, в кассации продолжим“.

Через пять минут ожидания, а все это время Вадим напряженно смотрел на дверь судейского кабинета, высунулась голова секретарши, поискала глазами в зале — кто бы мог быть этим зарвавшимся юнцом. Остановила взгляд на Вадиме и, прыснув со смеху, сказала:

— Зайдите, товарищ адвокат!

Вадим пошел. В бой. Но медленно, поскольку ничего хорошего от разговора в кабинете не ждал.

— Товарищ адвокат! — неприветливо заговорила с ним судья, ровесница адвокатессы, но без украшений и с умными уставшими глазами, сразу притягивающими к себе внимание. — Я посмотрела ваше исковое и вот что хочу сказать. Бесспорно, вы прекрасно умеете доказывать, что белое — это черное, и наоборот. Но социалистическая законность исключает злоупотребление правами. Использование их вопреки интересам справедливости и морали. Подумайте, стоит ли вам настаивать на удовлетворении ваших требований!

Надо было видеть, как торжествующе адвокатесса смотрела на Вадима, пока говорила судья. Наверное, именно это и придало ему еще больше наглости.

— Товарищ судья! Решение принимать вам. Но позиция моей доверительницы абсолютно законна. Есть презумпция: деньги на книжке — это деньги лица, на которого открыт счет. Исключение только одно — деньги, положенные во время брака. Таким образом, на момент регистрации брака на счете моей доверительницы находилось одиннадцать тысяч рублей. После регистрации эти деньги, а я настаиваю, что именно эти — поскольку в той же сберкассе и в тот же день, — переведены на счет Николая Ивановича. Таким образом, даже на его счете они остаются ее добрачным имуществом. Вот и все. Вас мы будем просить только зафиксировать в судебном решении очевидный факт.

Судья смотрела на Вадима с нескрываемым интересом.

— В нашем суде таких решений не бывает, — заискивающе смотря на судью, сказала адвокатесса. — Я правильно говорю, Марина Карповна?

— Иногда, но сейчас не тот случай, Эльвира Ивановна, — отозвалась судья, не поворачивая головы, — А вы, товарищ адвокат, считали бы такое решение справедливым?

— Для моего юного коллеги, — не унималась адвокатесса, — любое решение в пользу клиента — справедливое. Это поколение вообще…

— Нет, Марина Карповна, — резко сказал Вадим, не обращая внимания на причитания „продавщицы овощей“, как про себя он обозвал адвокатессу, — законным, но несправедливым.

— Но такого не бывает… — опять подала голос „продавщица“.

— Помолчите, Эльвира Ивановна, — наконец повернувшись к адвокатессе, приказала судья. — Продолжайте, молодой человек, если вы позволите к вам так обращаться.

„Ох, неглупа! Как она просекла, что меня это задевает?“ — удивился Вадим. Но виду не показал и спокойно продолжил:

— Да, законным, но несправедливым. Мы бы и не просили о таком решении, если бы… — Вадим вроде как замялся. На самом деле он ждал, пока в судье проснется любопытство. Но она молчала. — Ну, это не имеет значения, то есть имеет, но мы это в процессе не сможем доказать, — закончил Вадим.

— Что доказать? — вскинулась адвокатесса.

Вадим молчал. Судья смотрела на него и тоже молчала. Смотрела изучающе. С интересом. И наконец, слегка улыбнувшись, тихо спросила:

— Что?

— Понимаете, моя доверительница рассказала, что Николай Иванович ее постоянно бил. Упрекал, что много денег на лекарства тратит. Это, наверное, правда. Все-таки два инфаркта после гибели сына в Афганистане. Единственного сына, которого она поднимала без отца. Да и работа ее тоже здоровье не улучшает…

— А она разве не на пенсии? — удивилась судья. „А я тебя, кажется, сделал!“ — обрадовался Вадим.

— На пенсии. Формально. Но подрабатывает прачкой-надомницей. Ходит по чужим семьям и стирает белье. Согласитесь, это лучше, чем „копаться в чужом белье“, — не удержался от шутки Вадим.

— Вы этого никогда не докажете! — бросила „продавщица“.

— Чего не докажут, что белье стирает по домам, что у нее сын погиб на войне, что два инфаркта было? — неожиданно окрысилась на адвокатессу судья.