Из жизни двух городов. Париж и Лондон - [3]
Рис. 2. «Англичанин в Париже» Литография Джеймса Колдуэлла по рисунку Джона Коллета.
Карикатурные типы «лондонец в Париже» и «парижанин в Лондоне» стали такими узнаваемыми, что даже персонажи пьесы Фута «Возвращение англичанина из Парижа» смеясь, жалуются на настоящее «нашествие» подобных смешных и нелепых фигур. То же самое можно наблюдать в комедиях де Буасси. Конечно, Фут не может удержаться от напыщенных рассуждений на тему: «О, как ужасно, что наши суровые, закаленные в боях воины погрязли в роскоши и окунулись в пороки Парижа, не замечая, что их львиные сердца размякли, а сами они превратились в жеманных денди — petit maîtres». В одном из обличительных монологов персонаж пьесы по имени «Классик» замечает, что если когда-то англичанин отправлялся в Париж лишь в составе действующей армии, нынче, к сожалению, времена изменились:
Однако, несмотря на успех пьес, Фут понимал, что бурные аплодисменты публики искренни далеко не «на сто процентов». Англичане, конечно, заламывали руки и закатывали глаза, сетуя на суетное тщеславие парижан, рожденное обилием бесполезных побрякушек, но в глубине души сами обожали французские игрушки и не желали расставаться с ними. Наоборот, именно эта жажда походить на своих вечных соперников и побудила средний класс англичан начать процесс, который вошел в историю под именем «индустриальная революция». Кстати, началась революция с того, что знаменитый магазин мужской одежды «Сохо» в Бирмингеме открыл продажу дешевых позолоченных копий французских изделий: пряжек на туфли и табакерок. В пьесу «Возвращение англичанина из Парижа» Фут включил обращенный к зрителям пролог, в котором замечал, мол, франкофильство достигло такого уровня подъема, что еще до начала спектакля «автору придется искать защиты от вас, милостивые сэры».
Мода и вкус — вот центральные «оси», на которых вращались отношения между Лондоном и Парижем. Манекены начали курсировать между двумя столицами еще в четырнадцатом веке — первое упоминание о них относится к 1396 году. Лондонцы признавали за Парижем статус столицы мировой моды, и пытались ему соответствовать. Хотя изредка англичане все же восставали против такого беззастенчивого попрания «британских свобод» и жаловались, что французские «игрушки» лишают их мужского достоинства, подобный культурный обмен не прекращался в течение многих веков и стал настолько привычным, что вызывал неудовольствие лишь в экстренных ситуациях. Неуклюжий гугенот, уронивший свой требник на манекен или, скажем, война — сущие пустяки по сравнению с колебаниями моды. Описанная в дилижансе сценка лишь подтверждает, что два города были связаны многолетней историей подобных отношений.
Дьявол в Ла-Манше
Ла-Манш, Великий четверг, 1780 год.
Облокотившись о перила, Луи-Себастьян Мерсье[5] стоял на палубе дуврского пакетбота, вышедшего из бухты Кале в шесть часов утра, и наблюдал за двумя пассажирами, размышляя о том, что выглядят они в высшей степени странно. Один — высокий, другой — низенький, оба одеты неброско, прилично, но простовато — в общем так, как одевается средний англичанин… Все бы хорошо, но на этих двух джентльменах костюмы смотрелись как будто «с чужого плеча». Да и сами они вели себя подозрительно: нервно осматривались по сторонам, сторонясь других пассажиров, и оставались на палубе, несмотря на то, что переход через Ла-Манш должен был занять еще не менее четырех часов. Видимо, им очень не хотелось спускаться в общую кабину с двенадцатью узкими койками, отделенными друг от друга занавесками.
Заинтригованный, Мерсье решил понаблюдать за этой странной парочкой. Как и наш первый знакомец, парижанин ехал в Лондон, чтобы лучше изучить обычаи и привычки англичан. После выхода в свет произведения великого философа Вольтера «Письма об английской нации», посещение Лондона стало считаться обязательным для любого истинного интеллектуала. Луи-Себастьян Мерсье родился в 1740 году на набережной Эколь, что между Лувром и Пон-Нёф («Новым мостом»), в семье оружейных дел мастера, и вырос в самом сердце Парижа. Благодаря материнскому наследству и неплохим заработкам отца семья жила чуть лучше соседей-бедняков, хотя и недотягивала до уровня среднего класса. С относительной высоты своего положения Мерсье наблюдал широкую панораму городской жизни, которую позже воссоздал в бессмертных очерках Tableau de Paris («Картина Парижа», 1781–89).
«Картины» состоят из серии коротких, метких «портретов» парижской жизни во всем ее многообразии: типов людей, принадлежащих к разным классам и социальным слоям, наблюдений за жизнью улиц и рассуждений по поводу городского строительства, религиозных институтов и деятельности властей. Мерсье безжалостно критиковал существующие порядки, выдвигая предложения о реформах, направленных на то, чтобы сделать Париж лучше организованным и более приятным для жизни городом. Комментарии Мерсье представляют собой живую и весьма прогрессивную смесь антиклерикализма, наблюдательности и остроумия. «Картины Парижа» по праву считаются одним из лучших письменных портретов не только Парижа, но и современного города вообще.
