Из жизни двух городов. Париж и Лондон - [2]

Наконец в неярком утреннем свете он смог различить джентльмена, сидевшего напротив и правее — строгий стиль одежды выдавал в нем гугенота. Тот держал в руках тяжелый требник — наверное, побоялся положить в сундук, чтобы не превысить весовую норму (на каждого пассажира приходилось лишь одно багажное место, и за каждый лишний фунт приходилось доплачивать). Но вот требник, соскользнув с колен хозяина, полетел на пол, по пути задев острым углом туго спеленатый сверток, который держали на руках две дамы, как раз в том месте, где должна была находиться голова. Женщины пронзительно взвизгнули. Неужели они действительно везут ребенка? Стараясь не поддаваться панике, он перегнулся через оторопевшего соседа, дернул за шнур занавеси, опустил окно и приказал кучеру остановиться. Дернувшись, дилижанс замер. Взгляды всех пассажиров были прикованы к свертку, даже джентльмен слева перестал храпеть. Дамы, тихо ахая, разворачивали покровы, при этом ребенок не издал ни единого звука. Бедняжка потерял сознание?

Он нетерпеливо придвинулся ближе и… уставился в неподвижно глядящие глаза, нарисованные на фарфоровом лице. Так это не ребенок вовсе! Это кукла, так называемый манекен — такие везут из Парижа в Лондон каждый месяц! Размером с годовалого ребенка, кукла наряжена по последней моде, чтобы лондонские портнихи смогли снять выкройки с парижских фасонов платьев и шляпок. Видимо, лондонские модницы многое готовы отдать, чтобы не отставать от парижских соперниц. Как эти курицы суетятся вокруг своей дурацкой куклы, осматривают ее со всех сторон! Он ухмыльнулся, представив, какая паника охватит лондонских дам, когда услышат, что из-за происшествия в дороге им придется носить надоевшие фасоны два месяца подряд! Возможно, англичанки не слишком далеко ушли вперед, подумал он, наблюдая, как дамы, видимо, удовлетворенные осмотром, снова тщательно заворачивают манекен и бережно укладывают его себе на колени. Кучер щелкнул кнутом и дилижанс, натужно заскрипев, покатился дальше в сторону Кале.

Этот рассказ основан на фельетоне, опубликованном в газете Le Babillard, издававшейся под руководством редактора Джеймса Рутлиджа. Внук ирландского католика, эмигрировавшего в Дюнкерк в 1715 году, Рутлидж был полон решимости улучшить культурные коммуникации между Лондоном и Парижем, между Англией и Францией. По словам самого Рутлиджа, его газета, как и множество других французских периодических изданий, была составлена по шаблону популярных английских журналов, прежде всего The Spectator и The Tatler[2] (babillard означает то же самое, что и tatler, — болтун, сплетник).

Мода на такие журналы отражала растущее любопытство французской публики: парижанам хотелось больше узнать о своих соседях-англичанах, возможно, даже разрушить веками складывавшиеся межнациональные предрассудки. «Нам кажется, мы все только выиграем, если научимся видеть мир как единую, огромную школу знаний, — писал Рутлидж, — где нашими единственными достойными учителями будут опыт и благопристойность».

Наш путник участвовал в эксперименте, о котором Рутлидж публично сообщил в двадцать пятом выпуске Le Babillard. По его указу молодой парижанин отправился в Лондон, чтобы записывать все интересные факты, которые он увидит на своем пути, в то время как англичанин того же возраста поехал с той же целью в Париж. Оба «корреспондента» ежедневно отчитывались Рутлиджу о своих впечатлениях и приключениях. Это «научное исследование» ставило своей целью преодолеть предрассудки, существовавшие у людей по обе стороны Ла-Манша, и позволить здравому смыслу возобладать над национальной гордостью. Рутлидж ставил задачу предельно ясно: письма обоих посланников должны были содержать подробности, а не ограничиваться поверхностными наблюдениями. «Недостаточно лишь любоваться синим небом, живописными видами или великолепными дворцами», — настаивал издатель.

Мы точно не знаем, существовали те бесстрашные путешественники на самом деле или являлись лишь плодом воображения самого Рутлиджа, однако публикуемые в его журнале анекдоты явно основаны на реальных событиях и фактах. Манекены, или модно одетые куклы, действительно регулярно курсировали между Лондоном и Парижем (даже во время войны, когда их приходилось везти в обход прямой дороги через Кале и грузить на судно в Остенде). La modiste, чьи горестные крики ненадолго нарушили мирное путешествие дилижанса, то есть модистка мадам Алари, державшая магазинчик недалеко от Гайд-парка, а ее компаньонка-англичанка, работница «модного дома» в Лондоне, возвращалась домой после трехмесячной «стажировки» в Париже, где она обучалась шитью платьев в стиле «полонез»[3]. Из сохранившихся письменных источников мы знаем, что английские модистки и портнихи действительно посылали своих работниц в Париж изучать модные фасоны женского и мужского костюмов.

Путешественник Рутлиджа имел все основания предполагать, что взаимные предубеждения могут помешать англичанам и французам по-настоящему оценить достоинства двух столиц. Действительно, даже те лондонцы, которые, как журналист и радикальный политик Джон Уилкс, прожили в Париже достаточно долго, пренебрежительно называли парижан «танцующими рабами». Почему? Да потому что, несмотря на нищету, голод и притеснения со стороны короля и его двора, французы продолжали веселиться и наряжаться. В глубине души лондонцы признавали, что сами они одеваются довольно безвкусно, и всячески пытались перенять французское изящество. Рисунки, литературные произведения и пьесы конца восемнадцатого века без устали муссируют сюжеты на тему «Француз в Лондоне» или «Англичанин в Париже» [рис. 2], основанные на контрасте между грубыми, неотесанными лондонцами и расфуфыренными женоподобными парижанами. Самюэль Фут в своей комедии «Англичанин в Париже» (1753 г.) и ее продолжении «Возвращение англичанина из Парижа» (1756 г.) высмеивает соотечественников за плохое французское произношение, скупость и жалкие попытки перенять утонченный французский вкус.