Из-за денег - [25]

— Становится довольно прохладно, — заметила она, подняв воротник пальто и давая понять, что разговор ей неприятен. Однако это меня не остановило.

— Чтобы удовлетворить мою излишне навязчивую любознательность, ответьте: вы действительно отравили вашего мужа?

— По-моему, я довольно ясно вам сказала: я призналась в убийстве.

— Уважаемая Аманта, не уходите от ответа. Да, вы признались в убийстве. Мне просто интересно узнать, соответствует ли истине это признание?

Она молчала, пока мы не подошли к входной двери.

— Если я вам скажу, что я не давала яд моему мужу, вы спокойнее будете выпивать ваш традиционный стакан апельсинового сока?

— Речь идет о более важном.

— Я провела четырнадцать лучших лет моей жизни в тюрьме. — Слезы увлажнили ее глаза. — Не кажется ли вам, что теперь жизнь дает мне право на убийство? Или на два убийства? Или на три? — Тут она улыбнулась, обнажив в темноте безукоризненные зубы. — И я достаточно умна, чтобы не наделать ошибок, не так ли?

На следующее утро, когда я поднимался после завтрака из-за стола, я поморщился.

— В чем дело, сэр? — участливо спросил Эдгертон.

— Я почувствовал странную боль в пателле.

Дворецкий поставил посуду на поднос.

— Могу я вам помочь, сэр?

— Нет. Возможно, нет ничего особенного. — Я зажег сигару. — Думается, мне лучше прогуляться по саду.

Я спустился вниз, но, вместо того, чтобы направиться в сад, завернул в библиотеку. Там никого не было. Я выбрал угол потемнее, уселся в кресло и стал ждать.

Через пять минут в комнату вошел Эдгертон и направился к стеллажу, где хранились словари. Торопливо он стал листать толстый том.

— Пателла, — сказал я и повторил по буквам — П-а-т-е-л-л-а.

Эдгертон замер.

Я встал и подошел к нему.

— Пателла означает коленная чашечка. И поскольку мы уточнили о чем идет речь, я могу лишь добавить, что она у меня ничуть не болит и раньше не болела.

Улыбаясь, я обнажил слегка зубы.

— Эдгертон, неожиданно меня осенило, что я получал проколотые куклы после определенного факта. Стоило мне пожаловаться на головную боль… и, о чудо! — через десять минут я нахожу привязанную к ручке двери куклу, у которой в голову воткнута иголка.

Глаза Эдгертона бегали по сторонам и упорно избегали моего взгляда.

— Размышляя над подобным совпадением после получения очередной куклы, я вначале пришел к выводу, что в моей комнате спрятан микрофон. Ибо стоило мне вслух выразить какое-нибудь недомогание; как тут же кто-то, как мне казалось, сидящий около подслушивающего устройства, срывался с места, чтобы проколоть куклу и подбросить ее мне. Но теперь я убедился, что никакого микрофона не было. Историю с куклами затеяли вы, Эдгертон.

— Да, сэр. Это я. — Он опустил голову на грудь.

— И это вы направили письмо с деньгами колдунье?

— Боюсь, что вы правы, сэр.

— Эдгертон, что вы можете сказать в свое оправдание? — твердо потребовал я.

— Сэр, я боялся за вашу жизнь. — Дворецкий, наконец, нашел в себе силы взглянуть мне в глаза. — Неужели вы не убедились, что с нами в доме находятся женщина-убийца и возможно еще один убийца?

— Продолжайте.

— Сэр, вы сами признались, что не нуждаетесь в этом наследстве. — Тут Эдгертон сделал отчаянный жест рукой. — И тем не менее вы неразумно, очень неразумно настаиваете на том, чтобы жить здесь. Я убежден, что кто-нибудь вас убьет задолго до окончания года. — Дворецкий вздохнул. — Но я понял, что невозможно заставить вас переехать в безопасное место одними разговорами. Поэтому я прибегнул к помощи колдовства, чтобы добиться моей цели.

— Колдовство на меня не действует.

— Я только что убедился в этом, сэр. Но я так надеялся на сверхъестественное.

Эдгертон выглядел крайне жалким и подавленным, поэтому я решил несколько смягчить тон.

— Ну, что же, ваши мотивы заслуживают снисхождения, и поэтому с игрой в колдовство покончим раз и навсегда. Вы, надеюсь, поняли меня, Эдгертон?

— Но ваша жизнь в опасности, сэр!

— Я вполне способен постоять за себя.

Лицо дворецкого озарила внезапно пришедшая ему на ум мысль.

— Сэр, мне только что подумалось, что вы в этой ситуации вполне можете оказаться убийцей.

— Эдгертон!

Но эта идея уже захватила его.

— Если это так, вы полностью положитесь на меня. Я никогда не выдам вашего секрета и, наконец, обрету душевный покой. Ибо, если вы убийца, вы ведь не убьете самого себя, и мне не о чем больше беспокоиться. Вы действительно застрелили мистера Кроуфорда, сэр?

— Эдгертон, довольно!

Вечером того же дня я обнаружил Аманту одну в гостиной. Я уселся рядом с ней в кресло с раскрытой книгой, но почти тут же отложил ее в сторону.

— Аманта, — сказал я тихо, — я знаю, что вы были в комнате Орвилла незадолго до того, как его застрелили.

Она несколько минут молча разглядывала меня своими темными глазами.

— Почему вы не сказали об этом сержанту Пуше?

— Я не видел в этом особой необходимости.

По-видимому, ответ ее несколько озадачил. Настала моя очередь задать ей вопрос.

— Аманта, это вы выстрелили в Орвилла?

После паузы она ответила:

— Да.

Я уставился на нее, переживая внутри гнев разочарования.

— Вам вовсе не обязательно признаваться мне в этом.

— Но вы же спросили.

— Да, спросил, но все же…