Из японской поэзии - [2]

о щемящей прелести странствий…

* * *

На горе Касуга

трепещут глицинии листья

на весеннем ветру

и показывают изнанку —

снова в путь пора собираться…

* * *

Хорошо на душе

оттого, что по древнему тракту

я сегодня иду —

пролегла дорога из Сахо

прямиком к далекой столице…

* * *

На зеленом лугу

приближаюсь к оленю[5] без рожек,

что прилег отдохнуть,

и, как видно, моим приходом

он ничуть не обеспокоен…

* * *

Незнакомый старик —

вот кем детворе деревенской

я, должно быть, кажусь.

После стольких лет наконец-то

возвратился в края родные…

* * *

Снова вижу его,

мое ненаглядное море!

В доме на берегу

наконец-то разоблачаюсь —

городскую одежду снимаю…

* * *

Я бреду по песку

все дальше вдоль кромки прибоя —

и в подошвы мои

то и дело впиваются крошки

от раздробленных морем ракушек…

* * *

Небосвод поутру

подсвечен зеленой листвою —

ясный день впереди.

Что ж, еще поживу, пожалуй,

вот такой беззаботной жизнью…

* * *

Утром берег реки

окутан недвижным туманом —

и в белесых клубах,

влажной моросью густо покрыты,

тихо падают листья с вишен…

Яити Аидзу

* * *

Ветром полонена

столица древняя Нара —

высоко в небесах

под закатными облаками

пламенеют ярусы пагод…

* * *

В лощине меж гор,

недоступной свету дневному,

вдруг издалека

доносится еле слышно

одинокой горлицы голос…

* * *

Больше нет никого —

я один меж землею и небом

с бодхисатвой Каннон [6]—

 и ко мне, ни к кому иному

обращает она улыбку…

* * *

Кто, прокравшись в ночи

на храмовую колокольню,

в гулкий колокол бьет —

если в эту пору сам Будда

в забытьи пребывает сонном?..

* * *

И поля, и луга —

веси древнего края Ямато[7]

все запечатлены

в затуманенном отраженье,

во всевидящем взоре Будды…

Маэда Югурэ

* * *

Спичку зажгу —

только тем утолю печали

бесприютной души,

что встречает вечер осенний

и во мглу уходит тоскливо…

* * *

Вдаль уходит река,

волны катят и катят в потоке

без конца, без конца —

и чем дольше гляжу на теченье,

тем сильней любовь в моем сердце…

* * *

Одиночество

за мной по пятам крадется.

Из дому выйду,

по улицам и переулкам

побреду, фонарями подсвечен…

* * *

Как далек он уже —

день апрельский, когда распускались

вешних вишен цветы

и когда тебя, дорогая,

я впервые назвал женою…

* * *

Вверх по дюнам бреду —

взглянуть на крутые утесы,

что белеют вдали,

озаренные ярким солнцем, —

на обрывистый берег мыса…

* * *

Вот в закатных лучах

идет безмятежно нагая

к накатившей волне

эта девушка, разоблачившись,

чтобы здесь окунуться в море…

Исправительное учреждение посреди полей

Ходят по кругу

арестанты один за другим,

колесо вращая —

вспомнилось полотно Ван Гога

«Заключенные на прогулке»…

* * *

Сквозь мглистый сумрак,

в грудь ночи вторгаясь, летит

с лязгом холодным

по металлу металла удар —

вдалеке пробили часы…

* * *

Стыло мерцает

над Фудзи в лунную ночь

снег на вершине —

в небесах над горой нависает

чуть заметный облачный полог…

* * *

Полнолуние.

Спит в колыбели дитя

сном безмятежным.

Я смотрю на него — и в душе

разливается благодать…

Оплакиваю отца

Извозчичий кнут

все нахлестывает раз за разом

лошадь по спине —

звук бессмысленный и ненужный

на последнем пути к погосту…

Ацуси Исихара

* * *

Я вечерней порой

по улицам и переулкам

беззаботно брожу —

а меж тем туман наступает,

с гор на город дохнув прохладой…

* * *

Ласточкино гнездо

притулилось во внешней прихожей

прямо на потолке,

подле толстой кровельной балки

в небольшом городском рёкане[8]…

* * *

Я с высокой горы

спускаюсь по южному склону —

в белых венчиках волн,

отражая полдневное солнце,

ослепительно море блещет…

* * *

Я всю ночь напролет

вспоминаю минувшие годы

и грущу о былом,

до рассвета глаз не смыкая

в отдаленном пристанище горном…

* * *

У подножья горы

клубится туманная дымка —

и при виде ее

сердце полнится отчего-то

странной, необъяснимой грустью…

* * *

В пору летних дождей

не радует серое небо.

Мы в вагоне сидим

и с тревогой смотрим в окошко —

слишком низко нависли тучи…

* * *

Сумрак вечерний.

Теснятся один к одному

семь горных пиков —

в эту дальнюю деревушку

я приехал проведать друга…

* * *

Грустной думой объят,

забрел я в тенистую рощу —

там, на склоне холма,

из сплетенья ветвей раздается

горной горлицы зов одинокий…

* * *

Серый, пасмурный день.

В саду голубей перекличка.

Вечер уж недалек,

а пока коротаем время

за неторопливой беседой…

* * *

Долог, долог мой путь!

Конца нет сосновому бору —

и чем дальше иду,

тем пронзительней это чувство

одиночества и печали…

Нисимура Ёкити

* * *

Алый отсвет зари

тонов распустившейся розы,

и в закатных лучах

рацветает ирис лиловый —

вот он, образ нашего мира…

* * *

По тропе через луг,

где вьюнок отцветает печально,

одиноко бреду —

но в ушах звучит, не смолкает

смутный шум городских кварталов…

* * *

Я, смешавшись с толпой,

в прогулочной лодке сплавляюсь

вниз по Сахо-реке.

Держим путь прямиком к столице,

но тоска моя не уходит…

* * *

В зимний сумрачный день

на стену больничной палаты

лучик солнца упал —

и от этого пятнышка света

сразу стало тепло на сердце…

* * *

Дочка зеленщика

предлагает в лавчонке клубнику —

держит горстку в руках.

Как мне мил в это летнее утро

вид знакомых рядов торговых!..

* * *

На циновку легла

тень от листьев павловнии[9] пышной —

и ажурный узор

отпечатан на старых татами

в отдаленном приюте горном…

* * *

Распевают сверчки

во мгле опустившейся ночи —

спать давно уж пора

беспокойным колосьям риса,

что колышутся за калиткой…