Из воспоминаний сельского ветеринара - [191]

Дверь вела прямо в жилую комнату, небольшую, с низким потолком. Я увидел старенькую мебель, несколько картин в позолоченных, давно потемневших рамках и занавеску, отгораживающую дальний угол комнаты.

Миссис Канделл ее отдернула. На узкой кровати лежал мужчина, худой как скелет. Желтоватое лицо, глубокие провалы глаз.

— Это Рон, мой муж, — весело сказала она, а Рон улыбнулся и приподнял костлявую руку со стеганого одеяла в приветственном жесте.

— А это Герман, ваш больной. — Ее палец указал на маленькую таксу, которая сидела возле кровати.

— Герман?

— Да. Мы решили, что такой немецкой колбаске лучше имени не найти.

Муж и жена дружно засмеялись.

— Ну конечно, — сказал я. — Прекрасное имя. Просто вылитый Герман.

Такса посмотрела на меня очень приветливо. Я нагнулся, погладил ей голову, и мои пальцы облизал розовый язычок. Я еще раз погладил глянцевитую шерстку.

— Вид у него прекрасный. Так что его беспокоит?

— Чувствует он себя вроде бы неплохо, — ответила миссис Канделл. — Ест хорошо, веселый, но только с ногами у него что-то неладно. Почти неделю. Ну, мы особого значения не придавали, а вот нынче вечером он свалился на пол и встать не смог.

Хм-м. Да, он ведь даже не попытался встать, когда я его погладил. Я подсунул ладонь таксе под живот и осторожно поставил ее на лапы.

— Ну-ка, малыш, — сказал я, — пройдись немножко. Ну-ка, Герман, ну-ка…

Песик сделал несколько неуверенных шажков, все больше виляя задом, и снова сел.

— У него со спиной неладно? — спросила миссис Канделл. — На передние лапы он вроде бы твердо наступает.

— Прямо как я, — произнес Рон мягким хрипловатым голосом, но с улыбкой. Жена засмеялась и погладила руку, лежащую на одеяле.

Я поднял песика на колени.

— Да, безусловно, у него что-то со спиной. — Я начал ощупывать бугорки позвонков, внимательно следя, не почувствует ли Герман боли.

— Он что, ушибся? — спросила миссис Канделл. — Может, его кто-нибудь ударил? Одного мы его на улицу не выпускаем, но иногда он все-таки выбирается за калитку.

— Травма, конечно, не исключена, — ответил я. — Но есть и другие причины…

Еще бы! Десятки самых неприятных возможностей. Нет, мне решительно не нравился его вид. Решительно. Этот синдром, если речь идет о собаках, меня всегда пугает.

— Но что вы, правда, думаете? — настойчиво сказала она. — Мне же надо знать.

— Ну, травма могла вызвать кровоизлияние, сотрясение, отек, и они теперь воздействуют на спинной мозг. Не исключена даже трещина в позвонке, хотя мне это представляется маловероятным.

— А другие причины?

— Их полно. Опухоли, костные разрастания, абсцессы, смещение дисков — да мало ли еще что может давить на спинной мозг!

— Диски?

— Ну да. Маленькие хрящевые прокладки между позвонками. У собак с длинным туловищем, как у Германа, они иногда сдвигаются в спинномозговой канал. Собственно говоря, именно это я и подозреваю.

Снова с кровати донесся хрипловатый голос Рона:

— А прогноз какой, мистер Хэрриот?

В том-то и вопрос! Полное выздоровление или неизлечимый паралич?

— Судить еще рано, — ответил я вслух. — Пока сделаю ему инъекцию, оставлю таблетки, и посмотрим, как он будет себя чувствовать через несколько дней.

Я сделал инъекцию обезболивающего с антибиотиками и отсыпал в коробочку салициловых таблеток. Стероидов в то время в нашем распоряжении не было. Ничего больше сделать я не мог.

— Вот что, мистер Хэрриот, — приветливо сказала миссис Канделл, — Рон всегда в это время выпивает бутылочку пивка. Так, может, вы посидите с ним?

— Ну-у… вы очень любезны, но мне не хотелось бы вторгаться…

— Да что вы! Мы очень рады.

Она налила в два стакана коричневый эль, приподняла своего мужа на подушке и села возле кровати.

— Мы из Южного Йоркшира, мистер Хэрриот.

Я кивнул, успев заметить чуть-чуть иную манеру произносить слова.

— Сюда мы перебрались восемь лет назад. После несчастного случая с Роном.

— Какого?

— Я шахтером был, — ответил Рон. — На меня кровля обрушилась, спину перебило, печень изуродовало, ну и еще всякие внутренние повреждения. Только я еще везунчик: двоих моих товарищей насмерть завалило. — Он отпил из стакана. — Выжить я выжил, однако доктор говорит, что ходить я никогда не буду.

— Мне страшно жаль…

— Да бросьте! — перебил меня хрипловатый голос. — Я свои плюсы считаю, а не минусы. И мне есть, за что судьбу благодарить. Боли я почти никакой не чувствую, и жена у меня — лучшая в мире.

Миссис Канделл засмеялась.

— Не слушайте вы его. А я рада, что мы в Гилторпе поселились. Мы все его отпуска в здешних холмах проводили. Оба мы любили ноги поразмять как следует. И до того чудесно было уехать от труб и дымища! Там окно спальни у нас выходило на кирпичную стену, а тут Рон на десять миль кругом видит.

— Да-да, — пробормотал я, — дом у вас чудесно расположен.

Деревушка прилепилась на широком уступе над обрывом, и из их окна открывалась панорама зеленых склонов, уходящих вниз к реке и поднимающихся к вересковым вершинам по ту ее сторону. Сколько раз любовался я этим видом! Как манили меня зеленые тропинки, убегающие вверх! Но Рон Канделл уже никогда не откликнется на их зов.

Из их окна открывалась панорама зеленых склонов, уходящих вниз к реке.