Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - [43]

Стояло прекрасное весеннее время и оба они такъ въ нашемъ домѣ разошлись, что подъ аккомпаниментъ мамы пропѣли рядъ своихъ арій, а затѣмъ, шутя пристали ко мнѣ, чтобъ я имъ что-нибудь спѣлъ. Въ концѣ концовъ, они заставили меня подъ свой аккомпаниментъ спѣть вмѣстѣ съ ними: „Среди долины ровныя”, послѣ чего Николай Владиміровичъ серьезно при мнѣ мамѣ сказалъ: „Обратите вниманіе на голосъ Вашего сына — тембръ его подаетъ большія надежды. Попробуйте, по переѣздѣ въ Москву, позаняться съ нимъ и „посерьезнѣе”... Увы! послѣ этихъ словъ судьба моей милой скрипки была рѣшена.

Въ Москвѣ съ осени я рѣшилъ начать брать уроки пѣнія, и съ этой цѣлью обратился, по совѣту нѣкоторыхъ своихъ знакомыхъ, къ знаменитой, былой гордости нашей оперной сцены — Дарьѣ Михайловнѣ Леоновой, первой исполнительницѣ „Вани” въ „Жизнь за Царя” Глинки.

На Бронной улицѣ, въ одномъ изъ типичныхъ для нея флигельковъ-особнячковъ, съ входомъ черезъ дворъ, жила эта престарѣлая пѣвица, окруженная съ утра до вечера массой учениковъ и ученицъ.

Была у нея одна спеціальная комната, превращенная въ маленькій домашній театръ съ крошечной сценой и небольшимъ — человѣкъ на 100 — партеромъ. У одной изъ ея стѣнъ стояло піанино, у котораго происходили всѣ занятія.

Низенькаго роста, съ небольшой головой, покрытой старомоднымъ, но всегда яркихъ цвѣтовъ, чепчикомъ съ лентами и бантами, на старчески-располнѣвшемъ, коротенькомъ туловищѣ, почтенная Дарья Михайловна, при всей своей уродливой наружности (особенно портилъ ее огромный ротъ), была удивительно симпатичнымъ и привлекательнымъ существомъ, настоящей артистической натурой — простой, искренней, стремящейся къ правдѣ и красотѣ, — сохранившей до глубокой старости силу увлеченья и темперамента.

По отзывамъ ея современниковъ и по признанію ея самой, Леонова получила свой необыкновенный пѣвческій даръ

— „Божьей милостью”. Господь таковыми сотворилъ и ее и ея горло, вдунулъ затѣмъ въ нее свою „Божью” искру и пустилъ на сцену. Таковъ же былъ ея методъ обученія другихъ... „Пой такъ, какъ я пою”, таковъ былъ ея первоначальный совѣтъ пѣнія всякому новичку. При этомъ параллельно съ вокализами она тотчасъ же давала для разучиванія одинъ изъ ея любимыхъ романсовъ въ видѣ полезнаго этюда. Такъ было и со мной. Заставивъ меня взять нѣсколько нотъ, испробовавъ мой верхній и нижній регистры, Дарья Михайловна опредѣлила мой голосъ высокимъ баритономъ и, змѣсто всякихъ разъясненій и наставленій, просила вглядѣться и вслушаться въ то, какъ она будетъ сама брать своимъ голосомъ ноты.

Послѣ себя, она заставила меня повторить то же, а затѣмъ достала романсъ Цезаря Кюи: „Я помню вечеръ” и велѣла мнѣ его спѣть. Смущенъ я этимъ былъ немало. Робкимъ голосомъ приступилъ к исполненію приказа моей учительницы, но, когда я столь же застѣнчиво сталъ кончать этотъ романсъ, милая Дарья Михайловна не выдержала, расхохоталась, обняла меня и, погрозя пальцемъ, простодушнымъ тономъ сдѣлала мнѣ выговоръ: „Охъ, милый мальчикъ, не такъ, не такъ! Сейчасъ видно, что молодъ черезчуръ, не успѣлъ еще испытать, какъ слѣдуетъ, этой штуки — любви!

— Слушайте, какъ надо этотъ чудный романсъ пѣть!...

Сѣла и подъ собственный аккомпаниментъ вновь запѣла... и какъ запѣла! Я стоялъ, какъ очарованный.

Мѣсяцъ спустя рѣчь у насъ съ ней зашла о разучиваніи партіи Валентина въ Фаустѣ и выходѣ моемъ на ея ученическомъ представленіи, но самъ я чувствовалъ себя сильно не по себѣ. Подражательная система мнѣ видимо не удавалась, голосомъ своимъ я былъ недоволенъ, и ко всему, появилась легкая сипота и замѣтная усталость голосовыхъ связокъ. Дарья Михайловна все время сильно тянула мой голосъ въ верхній регистръ. Очевидно я сталъ переутомляться.

Одновременно, мама слышала отъ многихъ лицъ неодобрительные отзывы о системѣ Леоновой, какъ очень опасной для цѣлости голоса. Я рѣшилъ во избѣжаніе окончательнаго „срыва” отдохнуть, и въ это время судьба столкнула насъ съ мамой съ. семьей Кашперовыхъ.

Вскорѣ я былъ представленъ старику, Владиміру Никитичу, извѣстному музыканту и композитору, другу Глинки, занимавшемуся долгое время въ Италіи, а затѣмъ у себя въ Россіи обученіемъ пѣнію по всѣмъ правиламъ старой классической итальянской школы.

Владиміръ Никитичъ былъ женатъ на Адели Николаевнѣ, урожденной Бекетовой. Оба они принадлежали къ стариннымъ дворянскимъ фамиліямъ исконныхъ помѣщиковъ Симбирской губерніи, Сызранскаго уѣзда. Ко времени нашего знакомства Кашперовы были въ преклонныхъ годахъ и имѣли многочисленную семью, состоявшую изъ трехъ сыновей и четырехъ дочерей.

Вся семья была чрезвычайно музыкальна. Всѣ они или пѣли или играли, болѣе же всего музыкальныя способности выявлялись у Елизаветы и незабвеннаго моего друга Александра, безвременно въ молодыхъ годахъ скончавшагося отъ скоротечной чахотки.

Не могу не сказать о немъ нѣсколько словъ въ своихъ воспоминаніяхъ — слишкомъ я его любилъ, слишкомъ это была удивительно одаренная артистически-музыкальная натура. Начать съ того, что онъ, несмотря на свой юный возрастъ, обладалъ исключительнымъ по красотѣ своего тембра. и широтѣ діапазона басомъ (то, что называется basso cantanto). Онъ способенъ былъ положительно очаровывать всѣхъ своимъ неподражаемымъ mezza-voce.