Из третьего мира – в первый. История Сингапура (1965–2000) - [281]

Дэн Сяопин пригласил меня вновь посетить Китай. Я сказал, что приеду после того, как Китай оправится от последствий «культурной революции». Дэн ответил, что это займет много времени. Я парировал, сказав, что у китайцев не должно было возникнуть каких-либо проблем с тем, чтобы начать движение вперед и добиться лучших результатов, чем Сингапур: ведь мы были потомками безграмотных, безземельных крестьян из провинции Фуцзянь и Гуандун, а они – потомками ученых, мандаринов (чиновников) и литераторов, которые остались в Китае. Дэн промолчал.

На следующий день я излагал свою позицию на протяжении часа, вернее, даже получаса, без переводчика. Я подытожил все, что он сказал о советской угрозе, упомянув о хорошо аргументированном отчете лондонского Института стратегических исследований. Я указал на то, что канцлер Германии Гельмут Шмидт, президент Франции Валери Жискар д’Эстен и американские лидеры в Вашингтоне – все по-разному высказывались об угрозе, исходившей от Советского Союза.

Некоторые из них считали, что Советы расходовали слишком большую часть своих ресурсов на вооружения. В любом случае такие маленькие страны, как Сингапур, могли только наблюдать за глобальными тенденциями, но не могли повлиять на конечный результат.

Нам приходилось анализировать ситуацию с региональной, а не глобальной точки зрения. Вывод американских войск из Вьетнама и Таиланда после окончания войны во Вьетнаме создал для нас проблемы. Было ясно, что американцы больше никогда не вступят в бой с коммунистическими повстанцами на азиатском континенте. Далее, нас интересовало то, как долго американские войска будут оставаться на Филиппинах, чтобы создать противовес растущей мощи советского флота в Индийском и Тихом океанах. В Сингапуре хотели, чтобы Соединенные Штаты оставались на Филиппинах.

Чтобы смягчить беспокойство Дэн Сяопина по поводу отношений Сингапура с Советским Союзом, я перечислил наших основных торговых партнеров: Японию, США, Малайзию и страны Европейского сообщества, – на каждого из которых приходилась от 12 до 14 % нашего внешнеторгового оборота. На долю Китая приходилась 1,8 %, Советского Союза – 0,3 %, так что вклад Советского Союза в развитие нашей экономики был ничтожным. Меня также не стоило убеждать относительно гегемонистских устремлений русских. Я напомнил ему, как в 1967 году, после посещения Абу-Симбела и Асуана в Египте, во время моего возвращения в Каир на египетском самолете в сопровождении египетского министра уже перед посадкой самолета в кабине летчика возникло замешательство. Министр извинился и прошел в кабину самолета. После того как самолет приземлился, я узнал, что советский летчик другого самолета заявил диспетчерам аэропорта, что не понимает по-английски, и потребовал, чтобы его самолету разрешили приземлиться ранее, чем нашему самолету, в котором летела официальная делегация. Египетскому министру пришлось прокричать свои команды из кабины самолета, чтобы добиться приоритетной посадки самолета, перевозившего официальных лиц. Так что меня не стоило убеждать в высокомерии русских.

Китай хотел объединить страны Юго-Восточной Азии, чтобы изолировать «русского медведя», в то время как наши соседи хотели объединиться с нами, чтобы изолировать «китайского дракона». В странах Юго-Восточной Азии не было «заморских русских», стоявших во главе коммунистических повстанцев, но были «заморские китайцы», поощряемые и поддерживаемые Коммунистической партией Китая и правительством Китая и угрожавшие Таиланду, Малайзии, Филиппинам и в меньшей степени Индонезии. Кроме того, Китай открыто настаивал на особых отношениях с китайцами, проживавшими за рубежом, ввиду связывавших их кровных уз и напрямую обращался к их патриотизму через головы правительств стран, гражданами которых они являлись, убеждая их вернуться и помочь Китаю в проведении «четырех модернизаций».

За несколько недель до того, в октябре, в Сингапуре находился с визитом премьер-министр Вьетнама Фам Ван Донг. Он сидел на том же месте, где сейчас сидел Дэн. Тогда я спросил его о причинах проблем в отношениях между Вьетнамом и этническими китайцами, или «народностью хоа». Фам Ван Донг грубо ответил, что как этническому китайцу мне следовало бы знать, что этнические китайцы будут всегда поддерживать Китай, так же как вьетнамцы будут поддерживать Вьетнам, где бы они ни проживали. Меня не столько беспокоили мысли Фам Ван Донга, сколько то, что он, вероятно, наговорил лидерам Малайзии. Я напомнил другой инцидент, во время которого постоянный представитель Вьетнама в ООН заявил постоянным представителям четырех стран АСЕАН, что вьетнамцы относились к людям «народности хоа как равным», но те оказались неблагодарными. В этом якобы и заключалась причина массового бегства 160 тысяч этнических китайцев из Ханоя в Китай через границу, тогда как китайцы на юге бежали из Вьетнама на лодках. Постоянный представитель Индонезии в ООН, забыв, что его коллеги из трех других стран АСЕАН сами были этническими китайцами, ответил на это, что вьетнамцы были слишком добры к «народности хоа» и что им следовало бы поучиться у Индонезии. Поэтому у Дэн Сяопина не должно было быть никаких сомнений в том, насколько подозрительно относились к Сингапуру его соседи.