Из третьего мира – в первый. История Сингапура (1965–2000) - [279]

Когда мы прощались с китайцами на железнодорожном вокзале в Гуанчжоу, китайский референт, отвечавший за страны Юго-Восточной Азии, высокий, нездорового вида человек лет пятидесяти, сказал К. Ч. Ли, что, понаблюдав за мной на протяжении двух недель, он пришел к выводу, что я – жесткий и твердый человек. Я воспринял это как комплимент. Когда они захлопали в ладоши в унисон, чтобы поприветствовать меня, я помахал им рукой. Я не захлопал в ладоши, как полагалось по их обычаям, – мне это казалось смешным. Так я дал им понять, что я – житель Сингапура и отличаюсь от них. Я не чувствовал себя одним из них, такой же была реакция Чу и Линь. Действительно, никогда еще мы так сильно не чувствовали, что не являемся китайцами, как во время того, первого визита.

Я неудобно чувствовал себя и тогда, когда во время посещения китайских фабрик или выставок мне предлагали по китайскому обычаю кисть, китайские чернила на подносе и лист рисовой бумаги или чистую страницу в книге, чтобы я написал свой отзыв. Поскольку мое знакомство с китайской кистью для написания иероглифов ограничивалось несколькими месяцами обучения в начальной школе, я вынужден был отказываться и просить обычную ручку, чтобы написать свой отзыв на английском языке.

Ощущение того, что я не являюсь китайцем, стало менее острым после того, как я перестал обращать внимание на различия в их манере говорить, одеваться и вести себя. Тем не менее во время того, первого визита китайцы и их манеры показались нам совершенно чуждыми. На юге Китая мы внешне могли сойти за одного из них, но даже там мы остро ощущали себя чужаками. Мне еще предстояло узнать, что китайское общество так до конца и не приняло многих наших молодых студентов, которые в 50-х годах вернулись в Китай, чтобы внести вклад в дело революции. Они были «хуацяо», или «заморскими китайцами», и всегда отличались от местного населения, держались особняком, считались «мягкотелыми» и не вполне «своими». Жаль – ведь они вернулись в Китай, потому что очень хотели внести свой вклад в его развитие, стать частью китайского общества. К ним относились, вернее, должны были относиться, иначе, чем к местным жителям, предоставляя недоступные последним льготы и привилегии, без которых жизнь была бы для приезжих слишком трудной. Из-за этих льгот и привилегий на них косо смотрели – это было нелегко и для приезжих, и для местных жителей. Родственные чувства были вполне приемлемы при условии, что зарубежные родственники жили где-то далеко, иногда присылали поздравления или приезжали в гости, привозя подарки; но если родственник хотел остаться в Китае, то, за исключением тех случаев, когда он обладал какими-либо специальными знаниями или квалификацией, он становился обузой. Многие из тех, кто вернулся в Китай полными романтических, революционных идеалов, закончили свой путь, эмигрировав в Гонконг и Макао. Там они нашли более благополучную жизнь, более похожую на жизнь в Сингапуре и Малайе, которые они когда-то презирали и покинули. Многие из них обращались с просьбой вернуться в Сингапур. Наш Департамент внутренней безопасности настоятельно высказывался против этого, подозревая в них агентов КПМ, которые причинили бы нам неприятности. Это было совершенно неверно – эти люди полностью разочаровались в Китае и коммунизме и были бы самой лучшей прививкой против вируса маоизма.

Внешне мы очень похожи на китайцев из южных провинций Китая. У нас общие культурные ценности, касающиеся отношений между полами, взаимоотношений в кругу семьи, уважения к старшим и других социальных норм, касающихся семьи и друзей. Тем не менее наше видение окружающего мира и нашего места в этом мире весьма отличается. Китайцы – жители огромной страны, которые чувствуют себя абсолютно уверенными в том, что, стоит им привести дела в порядок, и их стране будет гарантировано место на самой вершине всемирной табели о рангах, – это только вопрос времени. Теперь, после того как китайцы восстановили свою самую старую в мире цивилизацию, насчитывающую 4000 лет никогда не прерывавшейся истории, никто из них не сомневается в неизбежности такого исхода. У нас же, эмигрантов, оторвавшихся от родной земли, пересаженных на иную почву, подобная уверенность в себе отсутствует. У нас нет твердой уверенности в завтрашнем дне, мы живем в вечном беспокойстве относительно того, что еще уготовано для нас судьбой в этом нестабильном и быстро меняющемся мире.

Глава 37. Китай эпохи Дэн Сяопина

Моя встреча с вице-премьером Дэн Сяопином была незабываемой. В ноябре 1978 года щеголеватый, коренастый человек в возрасте 74 лет, ростом не выше 5 футов (152 сантиметра), одетый в бежевый костюм в стиле Мао, спустился по трапу самолета «Боинг-707» в аэропорту Пая-Лебар. Он торопливо обошел строй почетного караула, а затем отправился вместе со мной в Виллу Истана – резиденцию для официальных лиц в районе Истана. В тот же день после обеда мы встретились для официальных переговоров в моем кабинете.

Во время пребывания в Пекине я заметил в Большом дворце народов плевательницы, поэтому я распорядился, чтобы рядом с Дэн Сяопином были поставлены бело-голубые фарфоровые плевательницы. Я читал, что он регулярно пользовался ими. Специально для него я также поставил пепельницу, хотя в комнатах с кондиционированным воздухом в Вилле Истана курить запрещалось. Это был жест уважения по отношению к великому человеку в истории Китая. Я также позаботился о том, чтобы вытяжной вентилятор в комнате был включен.