Из современной английской новеллы - [21]
Ансельмо не ответил. Его лицо исказилось от напряжения, которое, казалось, вот-вот должно было привести к взрыву, но тут его жена невозмутимо ответила:
— Пятьдесят четыре тысячи лир. А с прошлым годом — семьдесят две тысячи.
— Va bene, va bene, — сказал Кавадзути и, сунув руки в карманы, швырнул на стол деньги: огромные, неудобные зеленые и коричневые банкноты по пять и десять тысяч лир, серые бумажки поменьше, достоинством в тысячу.
— Тут больше, — сказала синьора и отдала ему серый банкнот. Остальные деньги она собрала в аккуратную пачку и положила ее перед собой.
— Andiamo![17] — крикнул Кавадзути. — Мы подождем машину снаружи! — Он решительно зашагал к двери, но вдруг повернулся и пошел назад, чтобы пожать мне руку. — Мне очень жаль, что вам пришлось присутствовать при такой неприятной сцене, но вы ведь понимаете. Quando с’e in mezzo gente maleducata, когда люди плохо воспитаны…
Жена и сын неуклюже и смущенно вышли вслед за ним, молча притворив дверь. Потом мы услышали их голоса в спальне.
Ансельмо все еще неподвижно стоял у стола. Казалось, по его телу, словно электрический ток, пробегают волны бешенства.
— Insomma[18] — сказала его жена и засмеялась. — Деньги мы получили, и они уезжают. И больше не вернутся. Он сам сказал!
— Если он вернется… — пробормотал Ансельмо. — Если он вернется…
— Я достану вино, — сказала она и тяжело поднялась со стула, но тут раздался стук дверного молотка.
— Входите! — крикнула она. — Не заперто!
В комнату вошел длинноногий, черный от загара мальчишка.
— Машина сломалась, — объявил он. — Отец говорит, что меньше чем за два часа ее не починить.
Ансельмо хлопнул рукой по бедру.
— Я пойду предупрежу их, — сказала его жена и неторопливо вышла за дверь.
— Два часа… — сказал Ансельмо.
— Отец очень извиняется, — сказал мальчик и ушел.
— Два часа, — повторил Ансельмо. Он сел, уныло сгорбившись. — Но тут они ночевать не будут. Пусть едут на машине прямо в Портоферрайо. Basta. Gente vigliacca[19].
— Они уедут, — сказал я, стараясь успокоить его. — Два часа — это пустяки.
— Ма[20].
Вернулась его жена. Она смеялась.
— Вы только подумайте! Они хотели остаться на ночь! Но я сказала: нет, никак нельзя. Машину пусть подождут, и все. Теперь он говорит, что заплатит только за дорогу до деревни. Ай-ай! — Она достала бутылку, откупорила ее ловким, сильным движением и разлила вино в три стакана. Но Ансельмо не стал пить.
— Выпей же! — сказала синьора. — Они уезжают.
Но он покачал головой, а потом сказал:
— Когда они уедут, я буду счастлив. Только когда они уедут.
Лишь через двадцать минут он наконец поднял голову, посмотрел вокруг, точно человек, очнувшийся от тяжелого сна, и взял свой стакан.
Десять минут спустя дверь спальни открылась, в коридоре послышались бодрые шаги, и, когда Ансельмо резко обернулся, на пороге возник Кавадзути.
— Извините, — сказал он. — Моя жена не очень хорошо себя чувствует. Все это ее очень расстроило. Она выпила бы воды.
— Certo, certo, — сказала синьора и, тяжело переваливаясь, снова вышла из комнаты.
— Вы очень любезны, — сказал Кавадзути. Он казался притихшим и говорил нерешительно, вполголоса. Тем не менее он остался. — Значит, все в порядке, — сказал он Ансельмо и указал худой рукой на пачку банкнотов. — За прошлый год и за этот год.
— Да, — сказал Ансельмо.
— Машина сломалась, — сказал Кавадзути. — Он сейчас ее чинит. Нам придется ехать прямо в Портоферрайо.
Ансельмо кивнул.
— Я считаю, — добавил Кавадзути, — что он нарушил свои обязательства. Он знал, что мне надо успеть на автобус. И он должен отвезти меня в Портоферрайо за те же деньги. Просто обязан.
Ансельмо ничего не ответил, но Кавадзути все говорил, и к нему прямо на глазах возвращалась обычная самоуверенность, возраставшая по мере того, как он убеждался, что может продолжать, ничего не опасаясь.
— А когда я вернусь домой, — сказал он, — я займусь этим делом. Я поговорю с ним. Заставлю его заплатить вам.
Я перехватил его взгляд и покачал головой, но он не понял и опять повернулся к Ансельмо.
— Я считаю, — сказал он, — что это какое-то недоразумение.
Я потрогал его за плечо:
— Лучше не стоит.
— Ведь он честный человек, — сказал Кавадзути, — только рассеянный.
— Неужели вы не видите? — перебил я, — Он не хочет разговаривать.
Кавадзути умолк, снова поглядел на меня с недоумением, потом посмотрел на Ансельмо, как будто увидев его только сейчас.
— Он утомлен, — шепнул он мне и вышел из комнаты.
— Grazie,[21] — устало сказал Ансельмо и поглядел на меня, как благодарный пес.
Вернулась его жена, и я решил, что им лучше остаться одним. Деваться мне было некуда, и я вышел на улицу.
Ночь была темной. Вокруг смыкался холодный мрак. Я медленно пошел к морю и по дощатым мосткам спустился на пляж. Зонтики были сложены, шезлонги убраны. Я слышал шуршанье песка у меня под ногами и шипение отбегающих волн. Вдруг я подумал, что мои хозяева, наверное, сами никогда не купаются. Почему-то я был в этом уверен. Они были родителями русалки, но море для них не существовало.
