Из смерти в жизнь… От Кабула до Цхинвала - [59]

Заходим в мечеть. Видим, что там лежит мёртвый араб, которого мы уничтожили пятого марта, подготовленный к похоронам по местным обычаям. Уже одно это доказывает, что это не житель Комсомольского. Иначе бы его, по традиции, похоронили бы в тот же день.

Обстановка сложилась относительно спокойная — стрельба на нашем направлении незначительная. Боевики, как можно судить по огню, находятся где-то подальше. Видим — в нашу сторону едет «Волга» с московскими номерами. Из машины меня спрашивают: «Как тут на другой берег лучше проехать?». Это была попытка договориться с Гелаевым (позывной «Ангел»), чтобы он вышел из села. На «Волге» приехал глава администрации Комсомольского, с ним — мулла местный. Они привезли с собой посредника. Тот раньше где-то с Гелаевым (вроде бы в Абхазии) воевал. У каждого из них была своя цель: мулла хотел сохранить мечеть, а глава Комсомольского — дома жителей. А я не очень понимал, как можно выпускать Гелаева. Ну, вышел бы он из села — а что дальше?

Я по рации с соседями связался и предупредил их: «Сейчас я к вам подъеду». Садимся с тремя бойцами на бэтээр и поехали. «Волга» за нами идёт. Переехали на другую сторону, остановились на перекрёстке… И тут неожиданно пошёл нарастающий гул стрельбы!.. Огонь пока неприцельный, пули над головами пролетают. Но стрельба стремительно приближается. «Волга» мгновенно развернулась и уехала обратно.

Нижнетагильцы нас просят: «Пробейте нам забор, а сами уходите!». Пробить-то забор бэтээр пробил, но потом запутался в нём. Думаем: «Хана нам». Передаю по рации своему заму: «Бери, «Джавдет», командование на себя. Мы будем уходить, как и куда получится».

Но нам повезло: бэтээр из забора всё-таки выбрался. Спасибо солдатикам с бэтээра — они нас немного подождали, пока мы через Гойту по пояс в воде к ним перебегали. Домчались до мечети. Но тут бэтээр начал разворачиваться и врезался в каменный столб. Я так себе голову о броню разбил! Хорошо, как потом оказалось, что просто рассёк кожу на голове.

А на другой стороне реки война уже идёт вовсю: боевики пошли в атаку. А с нашего берега нам на помощь выслали два бэтээра с пятьюдесятью бойцами по той же дороге, по которой мы входили. Но до нас они не смогли дойти. У одной машины «духовский» снайпер механика-водителя застрелил, а на второй — командира снял.

Я своему полковнику, Георгичу, как я его называл, говорю: «Всё, не надо больше никого посылать. Будем выходить сами» и решил уходить в сторону окраины посёлка.

С нами у мечети был начальник разведки из 33-й бригады Внутренних войск, майор Афанасюк. Все его звали «Борман». Он говорит: «Я не пойду, мне приказа отходить не было». Но, к чести этого офицера, солдатам своим он приказал отходить вместе со мной. Сам он остался, долго не уходил, и я с большим трудом его всё-таки уговорил идти с нами. Майор Афанасюк и его разведчик Бавыкин Сергей («Атаман»), с кем мы были в этот день у мечети, погибли позже, десятого марта.

Мы уже почти что вышли из села, и тут вдруг получаем команду: «Вернуться на исходные позиции». Приказы не обсуждают. Мы быстренько возвращаемся, снова занимаем мечеть. Смеркается. Я связываюсь со своими командирами и говорю: «Если я останусь здесь ещё полчаса, то завтра здесь никого из нашего отряда в живых уже не будет. Я выхожу».

Я хорошо понимал, что мы в мечети ночью против боевиков долго не продержимся. В штабе мнения разделились, но мой непосредственный командир всё-таки принял сложное для него решение и дал мне команду отходить.

Видим: по улице идут человек двенадцать мирных жителей с белым флагом. Я подумал, что это к лучшему: «Как живой щит будут, по своим чеченцы стрелять не должны». И на самом деле в этот раз вышли мы без потерь.

Следующий день, седьмое марта, для нас был более-менее спокойным. Боевиков оказалось явно не тридцать человек, как первоначально говорили генералы. Поэтому теперь уже, принимая во внимание большие потери, руководство операции решало вопрос, что вообще делать дальше. По селу начала работать авиация.

Восьмого марта мы посчитали своё войско: справа нижнетагильцев сто тридцать плюс СОБР с четырьмя старыми «коробками» (бронированная машина или танк. — Ред.), у нас семьдесят человек с двумя «коробками». Плюс в 33-й бригаде сто человек с двумя «коробками». Мне ещё дали пятнадцать человек пэпээсников. Но я им велел вообще не стрелять и идти позади нас.

А фронт, по которому мы должны были наступать, был растянут километра на два. На танках боекомплект — семь-восемь снарядов. Были ещё машины разминирования УР-70, которые пару раз с жутким грохотом и шумом бросили свои заряды килограммов по четыреста тротила в сторону боевиков. И тогда мы пошли в атаку.

Доходим до первого уровня домов и видим чеченку, бабульку лет восьмидесяти. Мы её за огород вытащили, показали, где находится лагерь жителей, и говорим: «Тебе туда». Она поползла.

Тут у нас начались потери. Доходим до второго уровня домов — слева взрыв. Погиб боец из нашего псковского отряда, Ширяев. Его просто разорвало.

Идём дальше. У кладбища река расширяется, соседи уходят в сторону, и фланг у нас остаётся открытым. Как раз в этом месте была небольшая высота, которую нам никак не обойти. Выходим на неё двумя группами. Чувствуется, что у боевиков она пристрелянная. Знали они, что нам мимо никак не пройти, и с нескольких сторон начали лупить по этой высоте с расстояния метров сто-триста. Это были точно не подствольники, взрывы более мощные, а скорее всего эрпэгэ (РПГ, ручной противотанковый гранатомёт. — Ред.) или самодельные миномёты.