Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1 - [8]

— Петя, почему ты так делаешь? Почему не поддерживаешь меня? Ведь нельзя же так, — убеждала я потом мужа.

— А что мне прикажешь тоже напуститься на них, как ты, — обычно отвечал Пётр. — Сказала и хватит. Поймут.

— А ты, почему молчишь? Это же очень вредно, я осуждаю, а ты молчишь, — пыталась я убедить своего сожителя.

— Ну, хватит! Опять завела, — обрывал он меня.

Не понимал и не хотел понять благоверный, как важно родителям действовать заодно.

Мама моя тоже или молчала, или вступала в защиту внука. Так и не доходило до сына сознания его вины. Проходило какое-то время, и сын повторял подобный поступок. И снова ни у бабушки, ни у отца он не находил резкого осуждения. А надо было, что бы он нашёл осуждение, любой ценой сделать так, чтобы у провинившегося сына отпало желание повторить ещё раз подобное и не только у него самого, но и у его братьев.

Я лишала детей кино, игры с товарищами, ставила в угол, и когда этого не хватало, вынуждена была браться за ремень, так как не было у меня уже другого пути довести до сознания сына недопустимость того или иного поступка, не было потому, что была я одинока в семье в воспитании детей. Но, беря в руки ремень, я всегда говорила с болью:

— Почему вы не понимаете слов? Почему заставляете меня браться за ремень? Вы, что думаете, мне легко делать это?

Да, плохие последствия мог дать такой метод воспитания, но не дал. И не случайно. Дети, вероятно, чувствовали, что мне действительно нелёгко даётся применение ремня, хотя, может, и не всегда хорошо понимали это. А вернее, чувствовали справедливость наказания.

— Погоди, припомнят тебе всё твои сыновья, — грозил мне Пётр.

— Пусть припоминают, пусть осуждают, лишь бы хорошими людьми стали, лишь бы не делали в жизни ничего плохого, лишь бы людям с ними было легко, а больше мне ничего не надо, — ответила я. — Да, ты ни разу ничем никого не наказал, хочешь, чтобы дети тебя добреньким считали, выхвалиться перед ними хочешь, а меня опорочить. Тебе совершенно безразлично, что они делают, какими они будут, а мне не безразлично это. Я их произвела на свет, я и отвечаю за них. Вот вырастут и поймут, кто прав.

Они выросли, мои старшие сыновья. И если сегодня Сергей пишет: «В том, что мы выросли не такими уж плохими людьми, большая часть принадлежит тебе», то значит, мои сыны поняли меня.

И если действительно жизнь покажет, что мне не придётся краснеть за своих сыновей, что они ничем не запятнают моё имя, я буду знать, что как бы ни тяжелы были и мне, и моим сыновьям некоторые методы моего воспитания, они достигли своей цели. А это главное.

Я вполне сознаю, что были порой эти методы противоестественны, недопустимы, что в будущем они совершенно не будут иметь место, как не будет иметь место связь, подобная той, какая существует между мной и мужем.

В воспитании младших сыновей мне уже не приходится прибегать к ремню. Наказание старших послужило им хорошим уроком, да и не стало мамы — защитницы внуков.

Наверное, большую роль тут сыграло и всё пережитое мной за последние годы. Перенесённые страдания сделали меня мягче, жалостливее, уступчивее.

Как это отразится на воспитании младших, покажет будущее.

И радости есть

Невыносимая тоска сжимает сердце, расслабляет волю, рождает физическую слабость и по обыкновению, укладывает в постель.

— Мама, ты опять заболела? — спрашивает участливо Вова, вернувшись из школы.

— Заболела, сын.

Вижу, как в глазах его гаснут живые веселые огоньки. Вова невесело смотрит на меня и огорченный отходит.

Через час он возвращается радостный, возбужденный.

— Мама, я что-то очень хорошее тебе принёс, — весело сообщает он мне.

— Что же это такое ты мне принес? — удивляюсь я. — Покажи!

— Что-то хорошее-хорошее. Вот ты увидишь и сразу поправишься.

— Ну, покажи, — прошу я.

Вова уходит на кухню и возвращается с маленьким букетиком цветов, поставленным в стаканчик с водой.

Тёплое чувство радости за сына и благодарности к нему благодатной волной разливается внутри «ох, ты, сынок мой дорогой! Вспомнил, чем порадовать меня, поднять с постели. Вспомнил и принёс мне кусочек весны, красоты нежного, тонкого, лесного аромата». Я не скрываю своей радости и счастливой улыбки.

— Смотри, мама. Тут всякие есть. А пахнут как хорошо!

Мы оба любуемся дарами весны. Мне и впрямь становиться легче, и куда-то внутрь отступает тоска. Доволен и сын.

— Поставь их на комод. Пусть красуются, — прошу я.

«Сохраню ли я эту чуткость и любовь к прекрасному в своём сыне на всю жизнь?» Будут ли они, мои дети, так же внимательны и к другим людям?

Сохраню! Будут! Раз сумела зародить эти чувства в душе, значит, сумею и сохранить. Только мне самой надо быть к своим детям внимательней.

Я глубоко верю, что если в детях сумеешь воспитать любовь к природе, музыке, ко всему красивому и чистому, они не смогут никогда совершить подлость, не пристанет к ним грязь и нечестность, всё то, что Серёжа назвал «черной стороной жизни».

Последние дни учёбы

Всё теплее и теплее становятся майские дни. Всё ближе конец учебного года. И уже не тесные душные классы, а река, лес, улица манят ребят.

Нет-нет, да и услышишь от сыновей: