Из рода Караевых - [15]

Солдат-обозник с заросшим угрюмым лицом молча взял у Чистова и Балковича их чемоданы и уложил на подводу.

Вольноперы отошли в сторону, закурили.

— И мой возьмите, пожалуйста! — Игорь подал обознику свой клетчатый саквояж.

Тот подержал саквояж на весу, сказал одобрительно:

— Хорошая вещь! Много можно сюда добра напхать. Где покупали?

— Это еще папа купил. В Петрограде. В Гвардейском экономическом обществе. Был такой магазин до революции.

— А кто ваш папаша?

— Он был военный врач. Он умер. От сыпного тифа. А вы сами из какой губернии?

— Курский соловей! — мрачно усмехнулся заросший солдат. — И вон, гляди, куда залетел!

— Даст бог, вернетесь к себе на родину.

— Вряд ли, — вздохнул «курский соловей». — Кровищи на мне много!

— Игорь! — строго позвал кадет. — Подите сюда!

Игорь подошел.

— Зачем вы вступаете в разговоры с солдатней? Это все мобилизованная мужицкая сволочь! Спят и видят, как бы сбежать к большевикам. О чем вы с ним говорили?

— Ни о чем. Спросил, откуда он.

— Узнали? Ну и хватит!

Балкович бросил на землю окурок, сказал, обращаясь к Грише Чистову:

— Хорошо было первопоходникам. Одни офицеры вокруг. А сейчас? Сколько хамья в армии. Ужас!

— Но ведь когда был всемирный потоп, — с серьезной миной, подмигнув Игорю, сказал Гриша Чистов, — старик Ной взял в свой ковчег не только Сима и Иафета, но и Хама. Отсюда, Юрочка, я делаю вывод: без хама не обойтись!

Во двор с улицы, широко и твердо шагая, вошел молодой стройный офицер в новой английской шинели. Одна рука его была на черной перевязи.

— Поручик Губенко! — окрикнул его Гриша. — Это вы или ваша тень?

Румяное, свежее лицо офицера расплылось в широкой улыбке. Он подошел к Грише, подал ему здоровую руку, сказал весело:

— Опять у нас? Прелестно!

— Господин поручик, значит, слухи о вашей героической смерти под Иловайской несколько преувеличены?

— Как видите! Немножко руку задело. Но все уже в общем подсохло. Як на собаци, как хохлы говорят.

— Как вам удалось выдраться из той каши?

Поручик юмористически подмигнул Грише.

— Где шажком, где ползком, а где и на карачках. Я в полушубке, без погон был, а фуражку потерял на бегу. Это меня и спасло… Один налетел. Конь рыжий, у всадника морда тоже веснушчатая, рыжая. И тулуп на нем овчинный, рыжий. И небо мне с овчинку показалось, — значит, тоже рыжее. Ну, думаю, конец. Отгулял поручик Губенко! И вдруг слышу: «Не бойсь, парень. Мы только ахвицерье рубаем!» Гикнул, матюкнулся и дунул дальше карьером!

Гриша и Игорь рассмеялись. Кадет, покривился.

— Во многих драпах участвовал, такого не запомню! — продолжал восторженно говорить веселый поручик. — Ай да Буденный! Ай да чертов сын! Вахмистр, а лупит господ генералов в хвост и в гриву, как хочет!

— Вы не находите, господин поручик, что в таком тоне говорить о руководителях армии по меньшей мере неприлично? — сказал Балкович. — И что это вы так восхищаетесь этим Буденным?!

— А что это вы мне делаете замечания, вольноопределяющийся? — сразу взорвался поручик. — Встать смирно!.. Носочки, носочки врозь!.. Каждый мальчишка берется учить боевого офицера!

Он долго распекал мрачно молчавшего кадета. Наконец утихомирился.

— Вы идете с нами, господин поручик? — спросил Гриша Чистов.

— Нет, поездом! — буркнул поручик Губенко и, не попрощавшись, ушел.

…Выступили только в два часа дня. Жидкая цепочка марковских подвод и небольшая группа пеших затерялись среди сотен таких же подвод, бричек, санок, всадников и идущих вразброд, как попало, шатающихся от усталости солдат и офицеров. Горожан на улицах не было видно. Зная добровольческие нравы, ростовчане благоразумно прятались в домах.

Теперь и слепому было видно, что белая армия оставляет Ростов, город, сыгравший большую роль в ее судьбе. Ведь именно здесь обосновались бежавшие в 1917 году из Быхова мятежные контрреволюционные генералы во главе с Корниловым. Здесь был сформирован трехтысячный офицерский отряд добровольцев — костяк будущей армии. Отсюда увели офицеров Корнилов, Алексеев и Деникин в кубанские степи — поднимать казачество на борьбу с большевиками. Потом Ростов стал самым крупным тыловым городом вооруженных сил юга России. Деникин — преемник Корнилова и Алексеева — разместил свой штаб в тихом Таганроге, подальше от ненадежных, опасных очагов «большевистской заразы» — ростовских фабрик и заводов — и торжественно провозгласил поход на красную Москву. И вот снова крах, и снова нужно уходить, уползать с перебитым хребтом на юг, в те же роковые кубанские степи. Но тогда в ледовый поход уходила крепко спаянная, монолитная горсточка фанатиков-единомышленников, готовых на все, вплоть до коллективного самоубийства, а сейчас откатывалась разбитая наголову, пестрая по своему социальному составу, деморализованная, разваливающаяся армия — вчера еще сильная, хорошо экипированная всемогущей Антантой, наставляемая военными советниками Англии, Франции и Америки.

Боковыми улицами по крутому спуску сошли на замерзший Дон. Вольноперы и Игорь бодро шагали следом за подводой со своими вещами. Сначала Игорю мешали идти его шпоры. Они сползали с каблуков, цепляясь за все, за что могли зацепиться. Приходилось поминутно их поправлять, подтягивая ремешки. Наконец одна из шпор, слава богу, потерялась. Обнаружив пропажу, Игорь с удовольствием отцепил и выбросил оставшуюся шпорину. Идти по морозцу без этих рыцарских украшений на ногах стало куда легче. Небо поголубело. В спину дул слабый северный ветерок, торопил: скорей уходите, а то как задую!..