Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936 - [89]

Что касается приема Германии в Лигу наций, то я поручил отправить вам сегодня вечером ноту, уточняющую точку зрения моего правительства. Я думаю, мы должны сказать ей, что мы согласны предоставить ей место в Совете, если только этот Совет будет расширен (по этому вопросу необходимо соглашение между нами). Что касается 2, 3 и 4-го пунктов, то мы должны быть, по-моему, непоколебимы, опираясь на Устав. Если мы начнем обсуждать, мы допустим неосторожность. Нет сомнения, что Германия хочет возвратить свои колонии.

Таковы, мой дорогой премьер и друг, некоторые мои взгляды. Прошу вас передать мой привет вашим очаровательным дочерям и принять заверения в моих дружеских чувствах. Я считаю, что такая свободная переписка, помогающая обмену мнениями и ни к чему не обязывающая наши правительства, как и во время наших сердечных бесед в Лондоне, очень полезна».

6 октября 1924 года французское правительство ответило германскому правительству, что оно «не будет препятствовать тому, чтобы Германия, после того как она выполнит все требования Устава, получила, как только она вступит в Лигу наций, постоянное место в Совете и чтобы она была представлена соответственно этому положению в секретариате и технических организациях»; но «что касается других соображений, высказанных в германском меморандуме, французское правительство придерживается своих прежних заявлений и считает, что просьба о принятии Германии может быть удовлетворена лишь в том случае, если она не будет содержать никаких условий, оговорок и добавлений». В том же смысле ответили британское, бельгийское, чехословацкое и японское правительства. Даже Швеция не признавала оговорок относительно статьи 16. Польское правительство сделало оговорки и выдвинуло определенные условия, на которых Германия могла быть допущена в Совет. Испания и Бразилия требовали постоянного места.

7 октября 1924 года Рамсей Макдональд сообщил мне, что назревает большой парламентский кризис, в результате которого он может оказаться не у дел; он заверял меня, что сохранит наилучшие воспоминания о нашем сотрудничестве; он поручил министерству торговли информировать меня обо всем, что касается торгового соглашения с Германией, и послать мне через министерство иностранных дел ноту в ответ на мои замечания по поводу берлинской ноты.

В ноябре 1924 года к власти пришло правительство Болдуина.

26 января 1925 года я направил следующее циркулярное письмо дипломатическим представителям республики за границей: «В ходе беседы, которую я имел с министром иностранных дел Великобритании 5 декабря прошлого года, я, как и он, смог отметить, что отношения между обоими правительствами по-прежнему носят дружественный характер. Г-н О. Чемберлен выразил пожелание, чтобы сотрудничество Франции и Великобритании, которое он считает необходимым элементом безопасности и мира, соблюдалось при решении всех международных вопросов. Он заявил, что готов инструктировать в этом смысле всех британских представителей за границей. Я охотно согласился с его пожеланием, отвечающим видам и желаниям Франции. Само собой разумеется, что эта широкая политика согласия не должна ни в коей мере ущемлять право Франции соблюдать свои особые и специальные интересы в некоторых странах, равно как и обязательства, связывающие ее с другими нациями. Сделав эту оговорку, я хочу указать вам на те чувства тесной дружбы, которые воодушевляют оба правительства, и прошу вас руководствоваться ими при общем ведении дел, а также в отношениях с вашими британскими коллегами, которые должны были получить аналогичные инструкции». Господин Остин Чемберлен разослал эти инструкции 19 января.

Кабинет Болдуина приступил к обсуждению протокола лишь 2 марта в отсутствие своего премьера, находившегося возле своей больной матери. Председательствовал Остин Чемберлен. По полученным мной тогда совершенно достоверным сведениям, Чемберлен выдвинул на первое место при обсуждении вопрос безопасности и заверений, которые надлежало дать французскому правительству; он хотел добиться разрешения франко-британского пакта с условием, чтобы этот пакт сопровождался заключением соглашения с Германией. Вопреки ожиданию он встретил оппозицию, в силу чего обсуждение затянулось со 2 по 5 марта; вопрос о Женевском протоколе был лишь едва затронут, и эта неудача будто бы настолько огорчила Чемберлена, что он хотел подать в отставку. Большинство кабинета было настроено благоприятно к Франции, но не считало необходимым торопиться с решением, потому что в то время никакая опасность не угрожала миру; оно прислушивалось к доводам изоляционистов, к которым присоединился министр колоний Эмери, хотя Австралия и Новая Зеландия не были против соглашения, против которого выступали Канада и Южная Африка.

Прения носили сумбурный характер. Лорд Бальфур, приглашенный принять в них участие, по своей привычке решительно занял отрицательную позицию. Еще утром 5 марта Остин Чемберлен надеялся на благоприятное решение; несколько часов спустя стало ясно, что оно невозможно. Лишь тогда заметили, что кабинет фактически отверг протокол, но что текст декларации, который надлежало сделать по этому поводу, не был составлен. Принялись за работу, и пока Чемберлен заседал в палате общин, ему приносили туда отрывки текста, по мере того как их составляли. Декларация представляла плохо связанные между собой отрывки. Говорили, что в этом можно было узнать манеру Бальфура. Приходишь к мысли, что события развернулись бы иначе, если бы госпожа Болдуин не была больна и не удерживала своего сына возле себя.