«Из пламя и света» - [153]

— Знаю я их болезни… Что у них там: ревматизм, разлитие желчи, печенка болит?

— Говорят, что золотуха и цинготное худосочие.

— Ха! — громко расхохотался комендант. — Это у Лермонтова-то худосочие? А у Столыпина что же?

— Говорит, ваше превосходительство, что тоже золотуха и тоже худосочие.

— Ха! Видали вы что-нибудь подобное? Что ж, им болезнь по родственной связи передалась?! Ну, где они там?

— В приемной, ваше превосходительство.

— Оба!

— Так точно!

— Зови обоих.

Ильяшенко, посмотрев на них, только покачал головой.

— Хороши больные! — сказал он. — Ну что вам здесь, в Пятигорске, надобно? Говорите.

— Мы жаждем прежде всего принимать ванны, ваше превосходительство, — начал Столыпин.

— А потом — повеселиться немножко, — закончил Лермонтов. — Я, ваше превосходительство, ей-богу, честно воевал, и пулям не кланялся, и опять их песни скоро услышу. Так позвольте уж здесь хоть немножко о них позабыть!

— Ну, уж что с вами поделаешь. Отдыхайте у нас. Только смотрите, — погрозил он пальцем Лермонтову, — без шалостей!

Зато флигель-адъютант Траскин, узнав об этом, решительно потребовал, чтобы так называемые «больные» были немедленно отправлены либо к месту службы, либо в военный госпиталь при крепости Георгиевской. Но поскольку поручик Лермонтов уже успел подать своему полковому командиру Хлюпину и рапорт и медицинское свидетельство, его начальству ничего не оставалось, как дать ему разрешение жить в Пятигорске «вплоть до окончательного выздоровления».

Это было 15 июня, в очень жаркий, медлительно потухающий день.

ГЛАВА 14

Старый сторож, возвращаясь с ночного дежурства, остановился: на скамейке у Елизаветинского источника опять сидел его старый знакомый — тот самый молодой офицер, который приходил сюда года три назад в те часы, когда спали все порядочные господа.

«Не иначе как контуженый!» — решил сторож и побрел домой.

А когда оглянулся, то увидел, что офицер вынул маленькую книжечку, что-то записал, потом вырвал листок и, разорвав его, пустил клочки по ветру.

«Чудное дело!..» — покачал головой сторож и, кряхтя, снова двинулся в путь.

Не успел он пройти боковую аллею, как к нему подошел господин, не поймешь, то ли барин, то ли вовсе мужик. Одежда господская, а обличье простое. И руки грязные.

Господин подошел к сторожу и остановился.

— Ну как, старичок? Кончил дежурство — и на боковую?

Он протянул сторожу свою сигарочницу, и старик, хотя никогда еще в своей жизни не курил сигар, взял одну и, не решаясь закурить, сунул в карман.

— Погода хороша, ах, хороша погодка! — незнакомец посмотрел на небо, потом по сторонам. — Я так полагаю, что вскорости начнет и публика собираться?

— Куда это? — спросил не очень любезно сторож.

— А в ресторацию.

— Вона!.. — Сторож почти с негодованием посмотрел на этого приезжего, не знакомого с пятигорскими порядками. — Ресторацию только через три часа откроют!

— Скажи пожалуйста!.. — с удивлением протянул незнакомец, поглядывая по сторонам. — А я вижу, офицерик какой-то сидит дожидается. Ну, думаю, значит, сейчас откроют.

— Это вы про кого? Вон про того, что на площадке-то?

— А разве есть и другие?

— Зачем другие, кому тут понравится в этаку рань? А тот офицер тут бесперечь на самой заре сидит.

— Что ж тут делать можно на заре? Не понимаю!.. Может быть, у него здесь свидание? А?

Незнакомец усмехнулся одним углом рта.

— Нет, не видал, — сторож покачал головой. — Так себе, сидит как дурачок, что-то записывает. Запишет — и сейчас в клочья и по ветру пустит. А сам новый листок пачкает. Контуженый он, или еще чего…

Он повернулся, чтобы уйти, но незнакомец дернул его за рукав старого кафтана и, сунув ему в руку монету, сказал, кивнув в сторону площадки:

— Они, эти контуженые, тоже разные бывают. Ты, старичок, поглядывай, а я тебя еще навещу. — И, заложив руку с тростью за спину, пошел к площадке.

И старик с удивлением увидел, что господин, раздвигая кусты, окружавшие площадку, что-то искал на земле! Наконец он нашел зацепившийся за ветку совсем маленький и ни на что не пригодный клочок бумаги и поднес этот клочок к глазам.

Тут уж сторож не выдержал. Он сердито плюнул и, проворчав что-то, пошел спать.

А господин дошел, оглядываясь, до середины боковой аллеи и остановился перед скамейкой, на которой, вытянув ноги, спал, похрапывая, по-видимому, приезжий, одетый в новый костюм, с ярким галстуком на шее. Руки его, протянутые вдоль тела, были не только грязны, но и расцарапаны.

Подойдя к нему, первый господин громко кашлянул и высморкался. Но так как спящий этого не услыхал, он нагнулся к самому его уху и громко произнес:

— Р-разрешите прикурить!

Приезжий открыл глаза и вскочил на ноги, еще ничего не понимая.

— Ишь, развалился по самой середке аллеи, как черт его знает что! — сказал первый.

— Виноват. Под самое утро сон одолел-с.

— А ты держись в исправности. Тут публика скоро начнет собираться.

Он закурил и присел на скамейку.

— Рассказывай все по порядку.

— Приехал вчерась, аккурат в самый дождик.

— Один?

— С денщиком, да сродственник его с ним, Столыпин, офицер.

— Где остановились?

— Перво-наперво у Найтаки, а после домик сняли наверху, возле верзилинского саду, изволите знать.