Из пережитого в чужих краях - [76]

Потеряв вскоре обоих родителей, юная мисс Пэджет сделалась наследницей их миллиардов. Она пожертвовала несколько миллионов франков на устройство убежища для престарелых представителей «соли земли», где они, находясь в своей великосветской среде, по ее мысли, были бы избавлены от унижений и оскорблений парижской «толпы».

Для этой цели в 50 километрах от Парижа, в местечке Сент-Женевьев де Буа, была куплена громадная усадьба, возведен ряд дополнительных корпусов и арендован ряд подсобных помещений для служебного персонала. В 1928 или 1929 году убежище было открыто. Оно получило название «Русский дом» и существует по сей день, хотя его первоначальный облик с течением времени претерпел большие изменения.

В «Русском доме» призревалось 300 престарелых представителей санкт-петербургской и царскосельской знати.

Пожизненной директрисой его мисс Пэджет назначила свою воспитательницу княгиню М.

«Русский дом» сделался забавой праздной и скучающей от безделья молодой наследницы пэджетовских миллиардов. Она часто бывала в нем, лично обходила все 300 комнат, где оканчивали свои дни превосходительные и сиятельные обитатели. При выходе из этих комнат у нее на глазах были слезы, а ее кошелек все шире и шире раскрывался для оплаты разных затей, которые, как она полагала, должны были скрасить существование клиентов основанной ею богадельни.

Привыкнув обращать ночь в день и день в ночь, она, наплясавшись до изнеможения в парижских ночных дансингах, подкатывала в 3 часа ночи на «роллс-ройсе» к своему детищу, будила администрацию дома, стариков и старух и с помощью дюжины прибывших с нею лакеев устраивала «пир на весь мир». Лакеи разносили сановным клиентам богадельни зернистую икру, балыки, разные закуски-деликатесы, ананасы, бананы, груши, апельсины, виноград, шампанское, кофе, ликеры, торты, конфеты, печенье. 80-летние клиенты заплетающимся языком славословили свою благодетельницу. Эта последняя плакала от умиления и от выпитого шампанского. К 7 часам утра «сиятельные» старцы и старушки еле-еле добирались до своих «келий», а благодетельница отбывала в Париж в сознании выполненного ею долга по отношению к петербургской «соли земли», которой она дала возможность вспомнить старые времена.

Проходило несколько дней, и к воротам «Русского дома» ночью подкатывала уже целая вереница автомобилей во главе с «флагманской» машиной основательницы дома. Часовая стрелка показывала два часа. Ночная тишина мирного местечка оглашалась звуками гитар и хоровым пением, а вековой парк усадьбы вспыхивал яркими огнями иллюминаций. Скучающая англо-американка привезла с собою на этот раз цыганский хор: надо же, чтобы «соль земли» утешилась и почувствовала себя как бы в Петербурге с его загородными ресторанами, где в одну ночь прокучивались десятки тысяч золотых рублей и где прожигалась молодость и здоровье тех, кто окружал ее сейчас и стоял теперь одной ногой в могиле.

За цыганским хором — все новые и новые миллиардерские забавы: сердобольная мисс привозила с собою оркестры балалаечников, устраивала грандиозные фейерверки и гулянья, а однажды, наняв полсотни легковых машин, повезла все могущее двигаться население дома на скачки — в день розыгрыша президентского приза, когда на ипподроме собирается весь великосветский Париж. Сотни тысяч франков летели направо и налево, слава о благодеяниях бывшей воспитанницы княгини М. разнеслась по всему «русскому Парижу».

Любопытную картину осколков рухнувшего в бездну мира представляло население этого дома. Входя под его своды, вы вступали в царство теней: вот по широкому коридору плетется 94-летняя вдова варшавского генерал-губернатора; за нею — 80-летний флигель-адъютант свиты его величества. Его лицо перекошено от гнева, а беззубый рот шепчет:

— И эта старая кляча (при этом он показывает рукою на генерал-губернаторшу) смеет утверждать, что у нее походка молодой альпийской серны!..

Вот комендант царскосельского дворца — свитский генерал-майор — делится с командующим войсками Московского военного округа новостью: население «Русского дома» на днях пополнится новым обитателем — светлейшим князем Голицыным. Они долго спорят о том, кто он: лейб-улан или лейб-гусар, припоминают встречи с ним, перерывают всю его родословную, отпускают на его счет полные яду насмешки. Обоим им — далеко за 80 лет. Весь мир для них сузился до последних пределов. За пределами воспоминаний о лейб-драгунах, кирасирах и кавалергардах их больше ничего не интересует.

Вы шли дальше по зданию и выходили в тенистый вековой парк. Там и сям все новые и новые тени: министры, губернаторы, сенаторы, камергеры, действительные тайные советники, фрейлины ее величества, статс-дамы, начальницы институтов для благородных девиц, светлейшие князья, графы, бароны — все то, что когда-то составляло остов потонувшего мира и что теперь доживало свои дни в маленьких кельях богадельни среди воспоминаний о молодости и о былом могуществе, богатстве, сытой, праздной и роскошной жизни.

Основательница «Русского дома» первоначально предназначала его лишь для тех, в чьих жилах течет «голубая» кровь. Обитатели его крепко держались за эту привилегию. Стоя перед лицом вечности, они с удесятеренной злобой и бешенством обрушивались на всякого, в ком этой крови не было и кого судьба занесла к ним в качестве временного или постоянного соседа по дому.