Из Парижа в Париж - [2]

Никогда не удавалось вспомнить, как Симон меня раздевал. Это происходило само собой, как и все последующее. Все было так естественно, что мое сознание не могло выделить какие-то конкретные детали. Собственно, я и не пыталась этого делать. Что может быть глупее попытки препарировать счастье?

Потом мы лежали рядом и молча курили. У нас уже успели сложиться маленькие традиции, я знала: вот сейчас Симон повернет голову и попросит рассказать сказку, как лет десять назад меня о том же просила Люси. Но его побуждения были совершенно иными — песни и сказки интересовали Симона как фольклориста-руссиста. Я имела возможность ему помочь, будучи внучкой собственной бабушки, эмигрировавшей из России в 1.918 году. Все мое детство проходило под аккомпанемент печальных песен и порой жутковатых сказочек, услышанных ею в свою очередь от деревенской няни. Нас с Симоном и познакомили-то три месяца назад под предлогом его увлечения национальным фольклором. Он писал серьезное исследование, и я немного гордилась своей причастностью к его работе.

— Расскажи сказку, — Симон положил голову мне на плечо, и я заговорила, стараясь подражать неторопливой бабушкиной интонации.

— … Вот и сказке конец! — Я потянулась за пепельницей и смахнула со стула горшок с каким-то колючим растением.

Пришлось вылезти из постели и срочно заняться уборкой. Выметая землю и черепки, я увидела на полу микрофон. Подобный предмет был совершенно неуместен в этой комнате, я удивленно проследила глазами за шнуром, конец которого терялся где-то под тахтой. Любопытство заставило меня опуститься на колени и заглянуть туда, посветив зажигалкой.

Открытие совершенно ошеломило меня — черный шнур был вставлен в гнездо магнитофона. Я вытащила его и нажала на кнопку воспроизведения, предварительно отмотав пленку к началу.

Минут пять я ровным счетом ничего не могла разобрать — все заглушали шум и шорох неопределенного происхождения. Я сгорала от желания продемонстрировать Симону свою потрясающую находку, но поняла, что придется потерпеть — он вышел из комнаты и теперь засел в ванной, судя по шуму льющейся из крана воды.

Звуки на магнитной ленте стали несколько отчетливей. Я слышала тяжелое дыхание, какой-то скрип, вздохи и стоны. На минуту воцарилась полная тишина, которую вдруг прервал голос Симона. Он попросил передать ему сигареты, и чей-то противный хриплый голос (мой!) ответил ему банальной любезностью.

Потом из динамика полилась русская речь. Если бы я знала заранее, как манерно и претенциозно звучит мой голос! Щеки горели, кровь толчками билась в висках. Так вот зачем я ему нужна! Я представила согнутую спину Симона, проскользнувшего в дверь квартиры впереди меня, вопреки общепринятым правилам вежливости. Я всего на минуту замешкалась в дверях, снимая плащ и пристраивая его на вешалку, но этого оказалось достаточно, чтобы влезть под кровать и нажать на кнопку этой «адской машины»!

Я вскочила и с размаху пнула металлическое чудовище, извергавшее на меня потоки моих же собственных слов. Жгучая боль пронзила меня, родившись в стопе и парализовав щиколотку и колено. «Не забывайте надеть кованый сапог на ту ногу, которой собираетесь расколошматить магнитофон, на котором ваш любовник имеет обыкновение записывать ваши нежные вздохи и прочие глупости!» — этот ценный совет сам сформулировался в мозгу и заставил меня истерически расхохотаться. Идиотский смех перешел в сдавленное рыдание, и я начала беспорядочно натягивать на себя одежду, кучей сброшенную в единственное кресло.

Мне удалось выскочить из квартиры до того, как Симон вышел из ванной. Слава Богу! Я не представляла, каким образом смогла бы с ним общаться, сохранив при этом самообладание, а значит и чувство собственного достоинства.

Я сразу же поймала такси и назвала свой адрес шоферу, не без удивления поглядывавшему на мою зареванную физиономию.

Дверь открыла ключом, хотя обычно звонила, зная, что Люси ждет меня и со всех ног бросится открывать. Возвращаясь вечерами домой, я всегда приносила ей что-нибудь вкусненькое, и она радовалась, как ребенок, продолжая при этом считать себя абсолютно взрослым, полностью сформировавшимся человеком. Уже стоя на пороге, вспомнила, что ничего ей не купила. К моим мучениям прибавились легкие угрызения совести, но о том, чтобы снова выйти на улицу, не могло быть и речи.

В квартире стоял оглушительный гвалт, — вероятно, моя дочь принимала гостей, большинство из которых страдало дефектами слуха. Найти другое объяснение неимоверной громкости того, что юное поколение называет музыкой, я была просто не в состоянии. Моего появления никто не заметил, и я тихонько проскользнула в свою комнату, тут же захлопнув за собой дверь.

Мне ни с кем не хотелось делить свое горе и одиночество. С ранней юности отношу себя к категории людей, обреченных постоянно выслушивать самые интимные исповеди окружающих, но обременять их собственными проблемами… Нет уж, благодарю покорно! Душевный стриптиз никогда не был мне по душе, во всяком случае, в моем исполнении. Единственной подходящей компанией показалась в тот момент непочатая бутылка коньяка, и я немедленно извлекла ее из недр стенного шкафа.