Из Парижа в Париж - [16]

— Что случилось? Ты видел детей? — Жерар все еще стоял над ванной, но глаза его прояснились и я больше не могла удержать рвавшийся наружу вопрос.

— Наших — нет, но зато видел других — их было пятеро…

Жерар плескал себе на грудь ледяную воду. Я обнаружила, что автоматически набираю ее в пригоршни и выливаю на его согнутую спину. Моя ладонь сама потянулась к чуть загорелой упругой коже; я провела рукой по его плечам. Жерар вздрогнул и повернулся ко мне. Я увидела себя его глазами и потянулась к вешалке за большим полотенцем. Жерар мягким движением перехватил мою руку и поцеловал запястье. Расстегнул молнию на брюках и окончательно разделся, проделав это так естественно, что я даже не вспомнила о том, что в подобных случаях принято смущаться.

Жерар положил мне руку на плечо и торжественно изрек:

— Вот так будет гораздо честнее! Это и есть настоящее равноправие!

Нас разобрал безудержный смех. Жерар включил душ, и мы вместе влезли под теплые струи. Постепенно смех начал затухать. Я стояла спиной к Жерару. Его рука, обнимавшая меня за плечи, легко скользнула к груди. Он прижал меня к себе, и я всем телом ощутила его возбуждение. Я прикрыла глаза и повернула к нему лицо. Губы Жерара были нежными и требовательными одновременно.

Глава 8 Гренобль

Мы почти не спали, но выбрались из Лиона уже в девять часов утра — беспокойство за детей гнало нас в дорогу. Сидя рядом с Жераром в кабине старого «бьюика», я думала о том, что покидаемый нами город, как ни странно, оставил не худшие воспоминания. Жерар наклонился ко мне и поцеловал в уголок губ. Может быть, я размышляла вслух? Или он опять сумел прочитать мои мысли?

Мы решили добраться до Гренобля и поискать детей там. А вдруг на сей раз повезет больше, чем в Лионе? Я осторожно прикоснулась к белой нашлепке на лбу Жерара.

— Болит?

— Если у тебя болит голова, значит, она все еще на месте. Не правда ли, дорогая?

Это был явный намек на мою вчерашнюю выходку, но я уже разучилась злиться на Жерара.

Вообще же я испытывала сильное искушение заняться самокопанием, перебрать в уме все, что случилось со мною с момента выезда из Парижа. Жерар лишил меня подобной возможности, он все время «хохмил», стараясь развеять мое беспокойство. Пришлось махнуть рукой на всякую попытку сосредоточиться. В конечном счете я была даже благодарна Жерару: одному Богу известно, до чего бы я додумалась, подвергнув беспощадному анализу собственное, более чем странное, поведение.

Гренобльские «гастроли» Жерара проходили еще более успешно, чем лионские. Было приятно тешить себя надеждой на то, что я тоже имею некоторое отношение к его творческому подъему.

Соломенная шляпа — трофей Жерара, заработанный в балаганном тире и преподнесенный мне, лежала на асфальте у его ног. Выгребая оттуда очередной «гонорар», я не могла отказать себе в удовольствии объявить «маэстро», что мы можем сегодня рассчитывать и на приличный ужин, и на отдельные номера в отеле. Поцелуй на глазах у потрясенных зрителей, воспринятый ими в качестве последнего аккорда, стал мне ответом.

Мы жевали гамбургеры на открытой террасе кафе. Вдруг Жерар примолк и насторожился, потом вскочил и ринулся в сторону ратушной площади, таща меня за собою. Теперь уже и я слышала пиликанье настраиваемой скрипки. Мы добежали до угла, и я рванулась, чтобы выскочить на открытое пространство, оглашаемое знакомыми звуками. Жерар крепче стиснул мою руку, прижал голову к своему плечу и зажал мне рот ладонью. Я отчаянно пыталась освободиться, но он властно развернул меня к себе и заговорил, напомнив о том, что мы договаривались не вмешиваться в дела детей без особой надобности.

Я сникла. Мой взгляд был прикован к шапке огненно-рыжих волос, факелом мелькавшей за спинами зевак, окруживших импровизированный оркестрик. Ребята играли Моцарта. Мы рискнули подойти поближе.

За эти два дня Люси определенно похудела, рыжие кудряшки повисли вдоль осунувшегося лица и даже веснушки как-то поблекли. Она серьезно смотрела перед собой — взгляд Люси всегда становился отстраненным, когда она играла.

— Ля диез! — змеиное шипение Жерара заставило меня подскочить на месте. — Что, забыла, в какой ты тональности?

Еще немного, и теперь уже мне пришлось бы удерживать Жерара, проявлявшего колоссальную выдержку в роли отца, но не умевшего совладать со своими профессиональными чувствами. Я взяла его за руку и он улыбнулся, вероятно, сообразив, как выглядит со стороны.

— Подожди, я сейчас! — я глазом не успела моргнуть, а Жерар уже скрылся в дверях кондитерской.

Через полминуты он выскочил оттуда с двумя плитками шоколада в руках; обворожительно улыбаясь, подошел к пожилой даме, кормившей голубей на площади. Он вручил ей две шоколадки, что-то сказал и вернулся ко мне.

Все это время я наблюдала за его манипуляциями с полнейшим недоумением, но все стало ясно, когда дама подошла к ребятам и, с трудом нагнувшись, положила шоколад в соломенную шляпу, лежавшую у ног Люси (это была точная копия моей собственной соломенной шляпки). Жерар прыснул со смеху и, схватив меня за руку, мгновенно уволок за угол дома.

Я смотрела на него без тени улыбки. Встала на цыпочки, обхватила его шею руками и разревелась, как девчонка, у всех на виду.