Из Новгородской губернии - [24]

С. Юрьино. 11-го Января.

Поутру я проснулся поздно, когда уже пришли богомольцы отъ ранней обѣдни. Богомолки засуетились, выпросили у повара самоваръ и унесли въ свою половину. Одна принесла келейнику босовики. «Спасибо, спасибо, мой дорогой, спасибо, что поберегъ мои ноженьки», говорилъ она. — «Мнѣ спасибо не надо, говорилъ онъ шутя: а ты мнѣ рубль сер. дай!» Та засмѣялась и ушла. Я спросилъ, какіе босовики она ему принесла? — «Да вотъ ея башмаченки сохли, такъ я ей свои босовики давалъ», отвѣчалъ онъ. Народу противъ вчерашняго прибавилось. Кто-то прговорилъ: «Страдницы безъ чаю быть не могутъ!» — «Да, не могутъ! а дома чай и перекусить нечего», отозвался другой. — «Всякія бываютъ; бываютъ и такія: срамничаютъ, а не страдничаютъ! Вотъ было, рабы Божіи», проговорилъ поваръ: «вотъ смѣху было! На той недѣли приходитъ сюда страдница. Я, говорить, дворянка! Полковницкой дочкой сказывается. Ну, полковницкой дочкѣ отвелъ я оообую келью. Только вижу полковницкая дочь головата [29] гораздо: того дай, другаго принеси….. Я прихожу къ ней, да и говорю, — надоѣла крѣпко, — говорю: матушка, если ты дворянка, покажи видъ. — Какъ ты смѣешь спрашивать у меня видъ? Какъ ты смѣешь требовать? — „Требовать я не требую“, говорю я: а если не покажешь, иди въ общую братскую. Та схватила мѣшочекъ свой, да изъ монастыря бѣжать. А тутъ случился сотскій, къ ней:- Покажи видъ! Та туда, сюда — Я сотскій, говоритъ, покажи, не пущу: къ становому представлю!…. Какъ показала она видъ-то…… То-то смѣху…… солдатская дочь!….»

— Богомолокъ простыхъ не бываетъ, проговорилъ кто-то: все дворяшки! — «Не угодно ли кому кипяточку?» спросила вбѣжавшая богомолка. Нѣсколько мгновеній никто не отвѣчалъ, а потомъ всѣ въ одинъ голосъ проговорили: «благодаримъ покорно, никому не нужно!»

Заблаговѣстили къ обѣднѣ, я пошелъ въ церковь. Та же бѣдность освѣщенія, что и вчера: нѣсколько грошовыхъ свѣчъ поставили богомольцы и только! По окончаніи обѣдни, я попросилъ монаха, какъ послѣ оказалось, отца П., показать мнѣ ризницу и библіотеку монастырскія. Въ библютеку онъ вызвался мивя повести послѣ обѣда; о ризницѣ сказалъ, что не можетъ ее самъ показать, а ризничій уѣхалъ. Я пошелъ въ гостинницу, тамъ народу было гораздо больше вчерашняго: человѣкъ около 50. Мнѣ ужасно хотѣлось курить; въ общей братской я не зналъ — можно ли? Я вчера выходилъ на крыльцо, теперь пошелъ на Волховъ. Выкуривъ папироску, вернулся въ гостинницу; тамъ уже садились за столъ. Та же исторія съ ложками, тѣ же блюда, все то же; даже опять та же богомолка спрашивала пироговъ; поваръ-келейникъ тоже отвѣчалъ, что нѣтъ. Только какъ народу было много, то обѣдали за двумя столами: за верхнимъ сидѣли мужчины, а за нижнимъ женщины и ребятишки. Во время обѣда пришла нищая, преразбитная баба. Съ ней зашучивалъ келинникъ, просилъ у нея денегъ. — «А ты думаешь нѣтъ у ней денегъ? сказалъ одинъ богомолецъ. „Тамъ около насъ есть нищая, — такая же. Въ третьемъ году у ней украли 700 рублей; да вотъ мѣсяцъ тому назадъ, еще 320 рублевъ!“ — Да это Алена? спросили нѣкоторыя. — „Она; приходила она къ намъ, такъ говорила, что еще и золотыхъ съ сотню наберетъ. Воровъ нашли, да только денегъ-то осталось 35 рублей; они признались, что деньги ейныя (ея).“

Послѣ обѣда я пошелъ отыскивать П. Онъ встрѣтилъ меня въ корридорѣ и мы прямо пошли въ библіотеку, не заходя къ нему въ келью. Про библіотеку я не стану ничего говорить. Погодинъ былъ здѣсь и видѣлъ, что Фотій привелъ ее въ порядокъ. Она и помѣщается въ его лѣтней кельѣ, разумѣется, исправленная и очищенная: Фотій былъ благочиннымъ во всѣхъ новогородскихъ монастыряхъ, а потому занялся во всѣхъ очисткою библіотекъ. Онъ, какъ мнѣ сказывали крестьяне Юрьевской слободы, выбралъ изъ всѣхъ монастырскихъ библіотекъ вредныя книги, привезъ ихъ въ Юрьевъ монастырь, разложилъ костеръ и приказалъ ихъ при себѣ сжечь. Одинъ крестьянинъ укралъ одну книжку, которую выпросилъ у него какой-то солдатъ. Да, я забылъ сказать, что до осмотра библіотеки, я подошелъ къ одному монаху, сидѣвшему за оградой монастырской, подъ благословеніе: „Господь благословитъ! проговорилъ онъ, я простой монахъ.“ Какъ ни старался я съ нимъ заговоритъ, но монахъ не поддавался. — Ловите ли вы рыбу? спросилъ я его. — „Нѣтъ-съ! Господи спаси и помилуй!“ Въ это время другой монахъ (какъ я послѣ узналъ, самъ ловецъ), въ накидку ряска, клобукъ на бокъ, но не отъ щегольства, а такъ, самой свирѣпой наружности, покупалъ рыбу у рыбака. Не сторговались. — „Ишь проклятый, сказалъ онъ, подходя къ моему монаху, 20 руб. проситъ!“ — Серебромъ, батюшка? спросилъ я. — „А ты еще на ассигнаціи считаешь?“ — А много ли рыбы? — „А не считалъ.“ — Сколько же вы давали? — „Ты бы слушалъ, если хотѣлъ знать.“ Повернулся онъ, да и пошелъ. — „Отецъ А., сказалъ мой монахъ, что жъ ты свѣчи мнѣ!“ — Да вѣдь ты взялъ! — „Да ей Богу же не бралъ! Взялъ бы, чему же еще просить!“ — Врешь, взялъ! — „Да лѣшій ты этакой…. (я не берусь сказать на кого походилъ отецъ А…..)

— Ну! занесся! равнодушно проговорилъ отецъ А. — „Этакаго лѣшаго и свѣтъ не видалъ“, возражалъ изъ всѣхъ силъ мой монахъ. — Приходи — дамъ; вѣдь отъ тебя не отвяжешься: взялъ не взялъ — нужно дать.