Из Новгородской губернии - [23]
— «Да нынче, родненькая, суббота», проговорилъ сперва незамѣченный мною мужичокъ юродивый. Онъ былъ небольшаго роста, волосы черные съ сильною просѣдью; видно было, что онъ рѣдко причосывался, но волосы его сами собой сложились въ чудныя кольца. Лицомъ онъ былъ худощавъ, глаза голубые, и какъ будто испуганные; но это ни чуть не мѣшало ему быть прекраснымъ; такого добросердечія, простоты, искренности — не часто случается видѣть. Послѣ какъ я ни старался заговаривать съ нимъ, онъ, улыбаясь, только говорилъ: — «да, да, да, да.»
— А вы откуда, опросилъ Москвичъ повара? — «Мы изъ Демьянска.» — Чтожь, монашествуете? — «Да, послугъ справляемъ.» — А давно монашествуете? — «Двухъ годъ нѣту: въ Маѣ два будетъ.» — «Вретъ! изъ мужиковъ», проговорилъ отставной солдатъ вполголоса: «по найму!» Въ комнатѣ было тихо, а потому нельзя было не слыхать этихъ словъ; однако поваръ не слыхалъ, или не хотѣлъ слышать, и ничего не отвѣчалъ Изволите видѣть — повару захотѣлось почваниться; все-таки монашескій санъ вышекрестьянскаго!
— «А много у васъ монашествующей братіи?» опять спросилъ Москвичъ повара.
— Да 93 человѣка, — отвѣчалъ-тотъ: только они не всѣ здѣсь живутъ.
— «А гдѣ же?»
— Съ версту, а не то версты полторы будетъ тамъ скитъ у насъ есть; какой монашекъ запьется, такъ того въ скитъ и сошлютъ. Вотъ отецъ П., хорошій монахъ, да разъ грѣхъ попуталъ: напился, ну это еще бы ничего….. а вотъ куда сатана дернулъ: уѣхалъ въ городъ баловаться, а тамъ его поймали, да къ отцу архимандриту и приведи. Тотъ ужь его изчунялъ, изчунялъ…. Ну, изъ монастыря въ скитъ не послалъ, для того, что первый разъ: про отца П. кого хочешь спроси, ни онъ къ кому въ келью, ни къ нему кто — никогда! Монахъ чистый, монахъ честный, постникъ какой; а вотъ Богъ же попустилъ лукаваго искусить… ну, а другова какова замѣтитъ отецъ архимандритъ, сейчасъ въ скитъ, а отца П. не захотѣлъ срамить.
Во время этого разговора богомолки всѣ ушли въ женское отдѣленіе, а богомольцы стали укладываться на ночь спать. Я и Москвичъ были одѣты лучше всѣхъ; насъ обоихъ величали всѣ (кромѣ повара, который всѣхъ называлъ рабами Божьями), «ваше степенство». Всѣ ложились, оставалясь мы только двое не выбравшіе мѣстъ для ночлега. Какъ вы думаете, какія мѣста намъ достались, самыя худшія? Далеко ошиблись! Самыя лучшія! Москвичъ поспѣшилъ занять худшее изъ двухъ оставшихся мѣстъ.
Монастырская прислуга ходитъ каждый день, кромѣ пятницы и субботы: прислужники шьютъ, воду носятъ и другія работы исправляютъ на монаховъ.
Едва только мы размѣстились, какъ поваръ замѣтилъ, что у многихъ, въ томъ числѣ и у насъ, нечего было постлать, ни положить въ головы; онъ сейчасъ пошелъ за свою перегородку, принесъ нѣсколько войлоковъ, обшитыхъ тикомъ, и подушекъ. Я выпросилъ у него свѣчку и сталъ перебирать свои дневники.
Едва всѣ уснули, какъ кто-то застучалъ въ окно. Москвичъ всталъ, вышелъ на крыльцо. — «Спрашиваютъ, гдѣ въ Ракому проѣхать», сказалъ онъ, и опять лагъ спать. Я забылъ оказать, что здѣсь былъ нищій мальчикъ лѣтъ 10. Я его уговаривалъ лечь на лавкѣ, но онъ легъ, вмѣстѣ съ юродивымъ, почти на голомъ полу, чему я послѣ позавидовалъ: не успѣль я лечь, какъ на меня напали клопы, такъ что я цѣлую ночь не могъ уснуть, зажегъ свѣчу и опять за дневникъ.
