Из неопубликованного - [25]

Вернулась она в сумрачную свою избу с занавесками и легла на кровать одетая, чего себе редко позволяла.

Миновали сутки.

Утром в дверь постучали. Вошли двое мужчин в белых халатах.

— Галина Михайловна. Вы нездоровы?

— Да маленько, — не подумав о подвохе, простонала старуха. — Голова кружится.

— Давайте мы вас в больницу отвезём.

— У меня денег нету. — отвечала она.

— А мы бесплатно. Вы же пенсионерка… — И на длинные носилки её, и в машину с красным крестом.

И оказалась она в больнице, где рядом кто-то хохочет-заливается, а кто-то усердно молится на водопроводную трубу с утра до ночи со словами: «Вода живительная, тебе поклоны бьём!..»

Наконец, дошло до старухи, куда её привезли, и поднялась она, идёт-шатается.

— Мне к доктору.

— Он сам к вам придёт, — отвечают санитары и, больно ухватив за локотки её, кладут назад на кровать.

И старуха закричала:

— Изверги! Отпустите меня домой! Отпустите!.. Явился пухлый врач в белом халате, что-то жуёт, на лбу очки.

— Тихо-тихо-тихо. Отпустим мы вас, отпустим. Голова уже не болит?

— Нет. Только жужжит что-то.

— Вот ещё укольчик сделаем. и завтра отпустим.

— Нет, отпустите сегодня.

Врач вздохнул и, ласково улыбаясь, спросил:

— А куда отпустить? Вы куда хотите отсюда пойти?

— К себе домой.

— Ах, Галина Михайловна! Придётся сказать правду. будьте мужественны. Ваш дом сгорел. у вас была старая проводка…

Старуха стала метаться, рычать, кусать зубами хваткие руки санитаров, которые её мигом какими-то ремнями обвязали.

И когда она очнулась, было утро следующего дня.

Перед ней стоял с сокрушённым видом моложавый начальник строителей, с прилизанными волосами и при бордовом галстуке.

— Галина Михайловна… не подумайте на нас… правда же, изба сгорела сама по себе. Поедем на улицу Щорса.

— Чтоб тебя на том свете на примус посадили, — только и сказала старуха. — Вези меня туда, где я жила.

— Зачем? — Но, переглянувшись с врачом, инженер подумал, видимо, — хочет проститься со своей землёй.

Когда машина подкатила к улочке, где до недавней поры стояла изба старухи и сына, там уже стрекотал бульдозер, окутываясь сизым дымом, пыжась и толкая ножом гравий и засыпая те шесть или семь метров, где ещё валялись чёрные угольки — всё, что осталось от человеческого жилья.

— Выпустите, — хрипло простонала старуха. Ей открыли дверцу, помогли выйти из машины.

Она медленно двинулась туда, где прожила жизнь. бульдозер остановился… Вот одно бревёшко в стороне сохранилось, не убрали… чёрное, с ракушками, словно всё из чёрных цветов.

Галина Михайловна опустилась возле него на колени и легла набок.

— Верните мне мою избу. Я никуда отсюда не поеду.

— Перестаньте хулиганить, гражданка Никонова! — завизжал, возникнув над нею, низенький руководитель Оболдорстроя в расшитой украинской рубахе. — У кого сотовый?! Надо милицию вызвать.

Приехал на чёрном воронке наряд милиции, во главе группы — лейтенант Володя с соседней улицы, тот самый, что арестовывал сына.

— Володенька. — запричитала старуха. — Ну, скажи им… они чужие!.. я тут хочу Саню дождаться.

Володя хмуро постоял, глядя на неё и на дорожников, и отказался старуху забирать в отделение.

— Мы проведём расследование… — только и сказал Володя толстяку. — Если ваши подожгли, смотрите, Николай Васильевич!

— Пошёл на х.! — заорал на него начальник. — Хочешь своих копеечных звёзд лишиться?!

Старая женщина лежала на куче гравия, закрыв глаза. Журналисты сбежались. И депутаты всякие.

— Господа! Что происходит в нашем государстве?! У человека отнимают дом, родину, землю, которую он потом поливал!

— Да, да, товарищи! Вот до чего довёл людей антинародный режим!

— Эй, вы, молчите! Кто до шестьдесят первого года нас за холопов держал!.

— Нужно немедленно обратиться в Гаагский суд!.. Или в Страсбург!..

И вдруг все замолчали. Галина Михайловна услышала — подошёл кто-то явно уважаемый, может быть, мэр, а может быть, даже губернатор области.

— Друзья… земляки… — негромкий голос человека дрогнул. — Что мы творим? Нельзя, нельзя. Тут из каких газет? Есть тут кто с телестудии? Я хочу сделать краткое заявление. Земляки. Нельзя силой принуждать человека… надо уважать его… Сколько можно?! Мы для этой несчастной женщины, ждущей сына, для труженицы с медалью, здесь, на старом месте, согласны построить избу, какая была… даже чуть пошире и светлее… и огород оставим за ней.

Галина Михайловна не верила своим ушам и глаза боялась открыть. «Наверное, я брежу… — думала она. — Может быть, уже померла, не дождавшись Саню.»

Но нет, ей помогли подняться. С ней фотографировались какие-то политики, мигали вспышки. Её повёз к себе домой, это на соседней, тоже пока деревянной улице, милиционер Володя. Пока строят ей новую избу, она поживёт у него в гостях.

Вечером по телевидению повторили речь большого начальника области, а потом толстяк из Облдорстроя, заикаясь и улыбаясь, объявил, что сам хотел предложить такое, что он сегодня дал приказ своим подчинённым обойти по кривой место, где стояла изба старухи, задев её огород ну разве что на метр. Наверное, уж Галина Михайловна Никонова простит его за такое самоуправство. Что происходит в мире? Откуда такая благодать? Кто объяснит старой женщине, ждущей сына, как счастья, перед тем как умереть? То ли очередные выборы на дворе, то ли, правда, большой начальник пожалел её (а почему? может, своей не жалел), а может быть, просто потому что есть Бог на свете и порою, пусть не часто, пусть даже редко, но вмешивается в наши недобрые побуждения, и мы к своей собственной радости вдруг видим: а право же, если не обидеть человека, как потом-то сладостно на сердце!..