Из Лондона в Москву - [13]
Полдня я проспала в своей каюте, а вторую половину дня провела на палубе в беседах. Я совсем потеряла счёт времени, кажется, что наше путешествие длится бесконечно. На борту совершенно нечем заняться. Почти все пассажиры направляются в Россию. Мы с интересом разглядываем друг друга, стараясь угадать, кто есть, кто. На одном пароходе собрались Товарищи, возвращающиеся домой, журналисты, коммерсанты и банкиры. Кто-то надеется беспрепятственно покинуть Ревель, и кому-то это удастся, а кое-кто потерпит неудачу.
Каменев находится в центре всеобщего внимания, и нам удалось завязать несколько знакомств. У нас образовалась небольшая группа друзей, с которыми мы как будто давно знакомы. Завтра прибудем в Ревель. Это настолько здорово, что даже трудно поверить! Совсем недавно я волновалась, что не попаду на этот пароход, а сейчас, кажется, что целый мир плывёт мне навстречу!
18 сентября 1920 года. Суббота.
На закате мы отчалили от Hongo, но поднялся такой шквальный ветер, что пришлось бросить якорь у входа в бухту и несколько часов переждать непогоду. Никто не жаловался на задержку, как будто, никто никуда не торопился. Никого не волновало, что мы выбились из графика. Похоже, нами овладело чувство покорности перед неизбежными обстоятельствами. Скорее всего, покорность судьбе – русская черта.
Солнце ослепительно сияло, когда мы, наконец, вышли в открытое море. В это время у меня завязался очень интересный разговор с господином Ашбергом, шведским банкиром
Ашберг вовлёк меня в обсуждение политической экономики, о которой я не имела ни малейшего понятия. Он рассказывал интересные вещи о коммерческих и деловых связях между большевиками и Германией, при этом для меня выяснилось, что большевики на самом деле игнорируют немецкий рабочий класс и имеют дело исключительно с немецкими банкирами.
По моим понятиям, они и не могли действовать иначе. Но я так плохо разбиралась в подобных вещах, что пришлось задать массу вопросов. Надеюсь, со временем мне удастся разобраться. Тот факт, что я нахожусь под крылом Каменева и направляюсь в Россию, видимо, даёт людям основание, разговаривать со мной как с мужчиной. Это так не похоже на натянутые светские разговоры в душных аристократических гостиных. Некоторые даже осмеливаются затрагивать вопросы о вещах, о которых говорить не принято, и просят замолвить словечком перед Каменевым!
На закате мы прибыли в Ревель. Готические замки и звуки старинных колоколов, как в Италии, напомнили каждому, что это уже не Скандинавия. Единственный автомобиль, стоявший на берегу, оказался встречавшей нас машиной. Вместе с нами по трапу на берег спускался мужчина, в котором я подозревала британского агента. Садясь в коляску, он заметил с иронией, обращаясь прямо ко мне: «Как предусмотрительно с вашей стороны иметь машину».
Нас поджидали двенадцатилетний сын Каменева и ещё двое детей Гуковского, Советского Представителя в Ревеле.
Пришлось плотно уложить багаж, потому что места для него оказалось очень мало. Александр Каменев и солдат Красной Армии встали по бокам машины на подножки. Таким образом, наш перегруженный автомобиль, отчаянно дребезжа, покатился по узким средневековым улочкам.
Всё, что произошло потом, вспоминается как в тумане. Я очень устала, и город был погружён во тьму. На небе сияли звёзды, но уличные фонари не горели. Мы подъехали к унылому зданию под названием Отель «Петербург», который, как оказалось, был целиком предоставлен в распоряжении большевиков. Помещения были грязными и мрачными, по ним ходили странного вида люди, разговора которых я совсем не понимала. Они с удивлением смотрели на меня, многие пожали мне руку. Каменев был настолько занят, что не разъяснил мне, каковы наши планы, и что мы будем делать, а, может быть, он просто забыл, что я не могла понять, что происходит. Каменева окружило множество людей, и я не могла даже близко подойти к нему со своими вопросами. Поэтому мне ничего не оставалось, как бродить вокруг, присматриваться ко всему происходящему, и полагаться только на свои глаза, ведь русской речи я совсем не понимала! Каменев оказался в центре бесконечных споров, при этом все говорили одновременно и очень громко. Сначала я подумала, что они обсуждают какие-то важные государственные дела, а оказалось, что вопрос стоял о том, где мы все будем ужинать. Наконец, решили, что мы пойдём к кому-то из товарищей, и его жена накормит нас ужином. Поэтому мы вышли на улицу и пошли пешком по вымощенной камнем мостовой. На улицах было много народу. Люди двигались словно тени, их лица становились различимыми, только когда попадали в полоску света около входных дверей. Мы шли парами. Рядом со мной шагал Александр Каменев, хороший и внимательный мальчик, но он умел говорить только по-русски.
Мы добрались до отеля (Отель! Это заведение очень напоминало дешёвую гостиницу). Нас провели в номер, где мы нашли гостеприимный приём. Радушная хозяйка, жена товарища, говорила со мной на приличном французском.
На столе уже стоял самовар. Мы выпили душистого чаю с лимоном и с копчёной осетриной, положенной на большие куски белого хлеба, намазанного маслом. Каменев и два товарища настолько оказались увлечёнными беседой, что ничего не попробовали. Один товарищ что-то говорил, Каменев делал пометки в блокноте, а наш хозяин, маленький нервозный мужчина, скатывал хлебные катышки.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Мария Михайловна Левис (1890–1991), родившаяся в интеллигентной еврейской семье в Петербурге, получившая историческое образование на Бестужевских курсах, — свидетельница и участница многих потрясений и событий XX века: от Первой русской революции 1905 года до репрессий 1930-х годов и блокады Ленинграда. Однако «необычайная эпоха», как назвала ее сама Мария Михайловна, — не только войны и, пожалуй, не столько они, сколько мир, а с ним путешествия, дружбы, встречи с теми, чьи имена сегодня хорошо известны (Г.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.