Из Лондона в Австралию - [46]

Аскот положил свою изнеженную маленькую руку в загрубелую, рабочую ладонь Антона. – Не говори мне больше «сэр», Антон, зови по имени, – сказал он. – Ты хороший, славный юноша, я люблю тебя и для меня совершенно все равно, кто были твои родители, – крестьяне или знатные пэры.

Антон от души пожал поданную руку. – Везде, где только возможно, я буду тебе преданным другом, прошептал он растроганным голосом.

– Спасибо, спасибо! Смотри, как змеи гоняются друг за другом.

Везде, куда хватал глаз, замечалось своеобразное, зловещее явление, – змеевидные потоки воды, торопливо набегали друг на друга, разбиваясь в брызги и пену.

– Я знаю море, – сказал Аскот. – Это предвестники шторма. Как часто я забирался на самые высокие скалы, сидел там часами и любовался волнением океана. За мной туда прибегал наш надзиратель из пансиона, укутанный в пестрый платок, со всякими перчатками и зонтиками от ветра, и козлиным голосом требовал, чтоб я немедленно шел домой, а не карабкался по утесам, как какой-нибудь мальчишка из рыбацкой деревни, или еще того хуже, причиняя неприятности всем благомыслящим людям. Я, конечно, смеялся в ответ, а если он заставал меня не на самой высокой вершине, то забирался еще выше.

– А он так и отставал от тебя? – спросил Антон.

– Один раз он вздумал ругаться. Повеса, дубина и тому подобные отборные слова так и летели в меня, как камни; тогда я…

– Ну, Аскот?

– Опустился и здорово отколотил его.

– Надзирателя-то, Аскот?

– Ну, так что? Зонтик обратился в щепки, а пестрый платок лоскутьями разлетелся по ветру.

Антон покачал головой, – Ведь он наверное рассказал директору, о том…

– Написал на восьми страницах жалобу моему старику. Разумеется! А этот, в виде лекарства, прописал более строгия школьные правила, а кончилось все – моим бегством. А плавал в море, пока постыдно не свалился от голода, и истощения. Остальное ты знаешь.

– И все это ты говоришь так просто, как будто это не имеет ровно никакого значения.

– Да я так и думаю. А ты разве позволил бы распоряжаться собой какому-нибудь надзирателю с козлиным голосом и с бумажным платком на голове?

– Я бы спустился по первому же зову, – сказал, Антон.

– Ах, ты, ручная душа! Но смотри туда, смотри! Что делается с небом?

В этот же момент раздались и другие голоса. – Знамение! Что это может означать?

– Кровь! Огненный шар!

Густые тучи, покрывавшие небо, словно расступились и между ними показалось несколько ярко блещущих звезд. И вдруг с одной из них посыпался огненный дождь. Искры скользили по темному фону туч до края горизонта, отдельные шары, разрастаясь с минуты на минуту, в виде объемистых огненных масс, падали в море. Небесный свод засиял отражением этого красного света, и над беспокойным морем с белыми пенистыми гребнями волн как бы раскинулся громадный покров, сотканный из пламени.

– Кровь! – повторяли суеверные матросы. – Кровь! Это дурной знак!

Офицеры тоже переглядывались между собою. Что это такое? Это было не мимолетное световое явление; огненные шары с все усиливающейся быстротой спускалась по горизонту, Затем вдруг, с воем и стоном, налетал порыв ветра, и снова наступала прежняя тишина. Паруса с силою рвало во все стороны, снасти трещали, а курицы от страха с криком били крыльями в своих проволочных клетках.

– Приближается сильная буря, – подавленным голосом сказал капитан, – Вероятно, будет и гроза.

– Случалось вам когда-нибудь видеть подобное явление, сэр?

– Да, мичман, тоже над тропиками. И после этого была гроза с громом и молнией.

Арестанты потрясали цепями. – Дайте нам хоть свободно двигаться по этой тюрьме, кричали некоторые.

– Я болен, – жаловался один. – Позовите доктора.

– Я тоже! Я тоже! Тут и лежишь, точно в огне, и дышишь огнем.

Врач подошел к решетке и хотел говорить с больными, но они отказались. – Он должен войти к нам, должен осмотреть нас, кань следует.

Капитан покачал годовой. – Не теперь. И так хорошо.

Поднялся вой, напоминавший зверинец, арестанты шумели, стучали, кричали, свистели, звенели цепями и изо-всех сил били кулаками в стену.

– Там на небе, в облаках, знамения и чудеса, море вопит, как живое, надо иметь железные нервы, чтоб выносить это.

– Да успокойтесь, – шептал Тристам. – Дурачье, чему поможет ваш глупый рев? У меня ключ, он подпилен и отлично подходит к двери.

– Ну, так давай его, отмыкай двери!

– Отомкну, когда придет время. Или вы хотите, чтоб солдаты изрубили вас и, как собак, побросали за борт? Нет, ребята, сначала пусть наши палачи поразмякнут, пусть начнут дрожать за свою собственную жизнь, тогда мы и подоспеем и покончим с ними.

– Ты свободен, – заскрежетал Маркус, – так хорошо тебе разводить на бобах.

– Дайте мне доктора! – снова кричал голос изнутри. – Я умираю! В облаках горит огонь! О, если бы я жил иначе, если бы у меня не было таких тяжких грехов! Где доктор? Где священник?

И ломая закованные в кандалы руки, бледный, исхудалый больной арестант метался из стороны в сторону по тесному пространству тюрьмы. – Этот ужасный огонь! – кричал он. – Этот огонь! Что же вы не молитесь? Пойте же! Пойте же! Господь, моя крепость…

Но голос его прервался рыданиями. – А для грешников Господь тоже крепость? – Милосердие! Милосердие! Я умираю!