Из Лондона в Австралию - [110]

Между тем штукатурные работы были в самом разгаре. Антон ухитрился сделать из толстого кружка дерева колесо и сколотил из досок тачку. Когда это ему удалось, то он смастерил по тому же образцу несколько других и тогда подвоз раковин с берега пошел быстрее и не требовалось особых усилий. Один человек обжигал раковины, другой гасил известь, шесть или восемь работников укутывали гладкия стенки дома лыком, Антон смазывал их готовой гашеной известью, Абкот выравнивал за ним гладилкой, и под палящими лучами солнца, мягкая масса в несколько часов каменела.

Плоская крыша дома тоже была покрыта штукатуркой и таким образом вся постройка, с её косыми углами, лишенная всяких украшений, с неприветливыми черными бойницами, несколько напоминала те загоны для скота, которые в меньшем размере можно и теперь еще встретить во многих немецких деревнях. Здесь в стене отзывалось случайное углубление, там, наоборот – горб, где между стеной и крышей торчал какой-нибудь несрезанный косяк, местами белая штукатурка на стене была серой, или даже совсем черной, но все это отнюдь не умаляло прочности и надежности всей постройки. Она могла теперь противостоять тропическим ливням.

Топливо было сложено плотными штабелями, все ящики и сундуки были набиты до краев съестными припасами. Антон сбросил с себя костюм штукатура, жарил кофейные бобы, варил корни ти в их собственном соку, пока смесь не сгущалась в плотную массу, которую он просеивал через сито… но кроме всех этих мелочей, он достиг своей главной цели: корова, наконец, дала себя доить.

Сначала это дело было очень нелегкое, и много волдырей и синяков ознаменовали собой неудачные попытки юноши, но мало-помалу, особенно когда отнят был теленок, корова образумилась и дошла, наконец, до того, что подобно своим цивилизованным сестрам, ласково мычала при появлении в её стойле Антона с подойником в руках. Теперь не было недостатка в молоке не только для кофе, но и для супа.

Несколько человек матросов обходили остров и обирали все попадавшиеся им спелые головки маиса, чтобы к началу дождей снести под крышу все, что было возможно. Запасы белых были теперь в изобилии, амбар был набит до самого потолка всевозможными произведениями тропической природы, расточавшей свои дары, не заботясь о том, будет ли кто-нибудь ими пользоваться.

Бочки для мяса тоже были переполнены. Унтер-офицер был знаком с солкой мяса и на это пошли две огромные свиные туши. Таким образом у белых все было предусмотрено, и удалась даже попытка поджарить плоды хлебного дерева и приготовить из них муку.

Постройка курятника и проведение канавы, так же, как разработка земли под новые плантации были отложены до периода дождей. Теперь на безоблачном до сих пор небе стали уже появляться темные тучи, в воздухе становилось прохладнее и вот в одно прекрасное утро с шумом полились потоки дождя на плоскую крышу, имевшую все-таки небольшие скаты для стока дождевой воды. Как ружейный беглый огонь застучали крупные капли по крыше и целые водопады полились из желобов, сделанных по её углам.

Все глаза были обращены на крышу. Не окажется ли в ней слабое место?

Но нет! Проходили часы, дождь не прекращался ни на секунду, а в доме было сухо по-прежнему. Антон осматривал все углы, все щели – все было прочно и же пропускало влаги.

В воздухе господствовала приятная прохлада. Матросы сидели у открытых окон, над которыми были устроены из досок навесы от дождя, благодушно покуривая свои трубки, набитые вместо табаку разными благовонными травами, слушали чтение лейтенанта или предавались мирному занятию шелушения маисовых головок. Антон отложил часть зерен маиса для посева, а другая пошла на изготовление муки. Целый угол большего амбара был завален золотистыми зернами, хотя для повседневного употребления шло лишь ничтожное количество их. Молока, яиц, соли и сала было сколько угодно, не было только дрожжей, так что печенье скорее напоминало пирожное, чем обыкновенный хлеб, но со свининою или с фруктами, в которых не было недостатка, он был очень вкусен, а в этом все дело.

По временам в течение этого новейшего всемирного потопа к двери Ноева ковчега наших друзей подбирался какой-нибудь дрожащий от холода, весь промокший до костей, туземец, как бы для того, чтобы убедиться, что белые все еще сидят в своих твердых, как камень, стенах, но заманить его внутрь никогда не удавалось. Они качали головой и отмахивались обеими руками.

– Нет, нет! Ваш Бог всех нас погубит.

– Зачем? – уверял их лейтенант. – Подите, обогрейтесь у нашего очага, отведайте нашей пищи… вы увидите, что никакого вреда для вас не будет.

Дикари иной раз колебались. – А ваш Бог с вами? – спрашивали они.

– Наш Бог – Бог также и темнокожих людей; они так же ваш, как и наш. Ну, войдите же!

– Ото! – отскакивали дикари. – Вы заманиваете нас в западню. Ваш Боге там, не отрицайте того, что нам и без того известно!

И они убегали в свои промоченные, затопленные дождем хижины, где они жались друг к другу от холода и питались одним «пои» из перебродившего таро. Их ямы для варки пищи были залиты водой, дрова отсырели и не загорались, овощи загнивали на корню от непрерывной сырости, плоды осыпались с деревьев. На берегу все голотурии исчезли, нельзя было найти даже трепанга… приближалось время голодовки и крайней нужды; дикари должны были терпеливо переносить свои беды.