Из круга женского - [24]

Апрель 1912 Судак

«Пробуждая душу непробудную…»

Пробуждая душу непробудную,

Оковав молчанием уста,

Он ведет меня дорогой трудною

Через тесные врата.

Будит волю мою неподвижную,

Научает называть Себя,

Чтоб была я простая, не книжная,

Чтоб все в мире приняла, любя.

Потеряюсь среди бездорожия —

Зажигает свет в Своем Дому, —

Нахожу опять тропу я Божию,

Среди ночи стучусь к Нему.

Закрепленная Его прощением,

Охраняемая как дитя,

Я живу в сладострастном прозрении,

То задумываясь, то грустя…

1912

«Был серый день, и серое дымилось море…»

Fiai voluntas tua [11].

Был серый день, и серое дымилось море,

И редкий дождь чуть капал влагою скупой,

Когда ты села на песке с тоской во взоре

И на колени мне склонилась головой

Под бременем земного тяжкого томленья,

Что претворить ты не смогла в небесное горенье.

«Мы лжем, когда мы молимся, — сказала ты, —

Зачем мы говорим: да будет Твоя воля,

Когда нет сил переступить черты

И покорить Ему слепую свою долю?

И ныне дух восстал и рвется из оков.

Я не приемлю рок неотвратимый,

Хочу, чтоб чаша проходила мимо,

А если это дар, — я не прошу даров!»

И я молчал, не знал ответных слов.

Рукой касаясь головы твоей склоненной,

Смотрел, как зыблется седой покров,

И было жаль земли неозаренной…

А ты, — ты думала, в немые глядя дали,

Что мы Христа с тобою распинали.

1912

ВИНА

Я иду, я спешу по хребту каменистому —

Котловины, обрывы со всех сторон,

И весенние травы, и мхи серебристые

Шелестят и блестят, как обманный сон.

Ветер веет и гонит; угрозы взвились,

Уж нога на уклонах срывается,

Мой малиновый шарф развевается —

Унесет меня с кручи вниз.

Я спешу, я несу всю мятежность вины,

Словно тяжкое давит похмелье.

Ах, укрыться, зарыться в глухом подземелье

И стать тише самой тишины!

Что сказать, как начать, чтобы сердце унять,

Поискать ли мне травы целебные?

Или сеять и ждать, и с зерном умирать,

Чтоб воскреснуть с колосьями хлебными?

Как уйти из-под вихря, с крутого хребта?

Всем ли в мире дано искупление?

Где-то голубя белого есть оперение,

Ах, и благость, и легкость прощения,

И вся кротость Христа!

* * *

Я лежу близ оливы под краем отвесным,

И усталое сердце стучит,

Грех стал проще и стал бестелесным,

Притомился и стихнул стыд.

Бег по круче и ветер теперь не нужны,

Дар вины я приму терпеливо.

И всю горечь земли, все обманы весны

Освятит голубая олива.

1912

ГОСТЬ

Он в горницу мою вступил

И ждал меня. А я не знала,

Других гостей я поджидала, —

        Час поздний был.

Был никому не нужный бал,

Теснилось праздное, людское,

А Он во внутреннем покое

        Стоял и ждал.

Дымились и мерцали свечи,

Ненужные сплетались речи,

А там, внутри — никто не знал —

        Чертог сиял.

Слепой был предрассветный час,

И Он, прождав меня напрасно,

Ушел неслышно и безгласно —

        И дом погас.

И только с наступленьем дня

Душой усталой и бесслезной

Узнала я, — но было поздно, —

        Кто ждал меня.

1912

«У меня нет родины…»

У меня нет родины,

Нет воспоминаний,

Тишина ль осенняя

Мне дала название?

Дальние ль равнины

С соснами и елью

Думам моим детским

Были колыбелью?

Кто призывом жарким

Сердце мне затеплил?

Оскудел ли дух мой,

Очи ли ослепли?

Нет начала, цели,

Нет зари, заката,

Я не знаю, с кем я,

В чем моя утрата.

Может быть, я к родине

Приближаюсь ныне,

Слушаю предания,

Узнаю святыни?

Я жила безродно,

Без любви и гнева,

Оттого так бедны

Все мои напевы.

Пусто в сердце нищем,

Пробираюсь краем,

И кругом потемки…

1912

«В странном танце выступаю…»

В странном танце выступаю

Я по мягкому ковру,

Стан, как иву, выгибаю,

Руки к бедрам прижимаю,

Недоступна никому.

Я должна быть вечной девой —

Суждено так от веков, —

Но смотрю я вправо, влево,

Внемлю всякому напеву,

Отзовусь на всякий зов.

Ах, не знаю я, не знаю…

Строгой быть так трудно мне!

От кого я убегаю?

Чьи заветы выполняю?

Вдруг служу я сатане!

Но сгибаются колени,

Головой клонюсь к ковру,

Тает сердце на мгновенье —

В покаянии? В моленьи?..

Все похоже на игру…

Пляской горестной молиться —

Не умею, не могу!

Вечно, вечно мне томиться

В заколдованном кругу!

Снова в танце выступаю,

В танце девственных невест,

В строгость душу облекаю,

Плечи медленно сжимаю,

Будто сбрасывая крест.

1912 Судак

СОНЕТЫ

I. «В стесненный строй, в тяжелые оковы…»

В стесненный строй, в тяжелые оковы,

В изысканный и справедливый стих

Мне любо замыкать позор свой новый

И стон подавленный скорбей своих.

Расчетливо касаясь слов чужих,

Искать из них единое то слово,

Что передаст безжалостно-сурово

Всю тьму бескрылых дум, всю горечь их.

Внести во все порядок нерушимый,

Печатью закрепить своей, — потом

Отбросить стих, как призрак нелюбимый,

Замкнув его серебряным ключом.

И в стороне, склонившись на колени,

Безгласно каяться в своей измене.

II. «Одна любовь над пламенною схимой…»

На появление «Cor ardens» и «Rosarium»

Одна любовь под пламенною схимой

Могла воздвигнуть этот мавзолей.

Его столпы, как рок несокрушимый,

А купола — что выше, то светлей.

Душа идет вперед, путеводима

Дыханьем роз и шепотом теней,

Вверху ей слышны крылья серафима,

Внизу — глухая жизнь и рост корней.

Мы все, живущие, сойдемся там,

Внимая золотым, певучим звонам,

Поднимемся по белым ступеням,

Учась любви таинственным законам.

О, книга вещая! Нетленный храм!

Приветствую тебя земным поклоном.

III. СВЯТАЯ ТЕРЕЗА

О сестры, обратите взоры вправо,