Из книги «Разные люди» - [2]

— Как до Луны добраться, кроме меня, никто не знает.

И, сунув руку под самарру, он доставал белый платок, расшитый голубыми цветочками, подарок Вирны. Проводил им по глазам и по носу. По носу, чтобы вспомнить точнее аромат утраченной возлюбленной, а по глазам, чтобы утереть крупные и горькие слезы.

ПЕНЕДО ИЗ АЛДУШЕ

Когда я прочел у леди Огасты Грегори о Золотом Плаще, предание о котором в гаэльской[5] мифологии связано с преданием о Яшмовой Драгоценности, я уже знал о существовании такого плаща от моего друга Пенедо Алдуше, Педро Анидо Гарсиа. Ему, так же как и лодочнику Фелипе де Амансиа, в молодости ходившему на разных судах по Миньо, я многим обязан. Они были моими наставниками в искусстве повествования, и, если я немногого достиг, сам и виноват, а никак не они. Пенедо знал все истории Мейры, от истории про карликов в аббатстве Санта-Мария-а-Реал до истории таинственных кузнецов из Пе-де-Серра, не говоря уж о болотных кладах. Пенедо знал, что знаменитый золотой плащ несколько веков хранился в Мейре и хоть исчез таинственным образом, но все же остался где-то в наших местах. Висит себе в каком-то тайном шкафу — может, подземном, может, замурованном, а то еще бывают летучие шкафы, о них тоже надобно помнить. Пенедо даже сподобился узреть золотой плащ. Раз как-то лег спать и во сне почувствовал, что чешет ему спину один из карликов аббата из Мейры. Пенедо столько размышлял о придворных карликах бернардинского прелата, что они были всегда готовы со всей точностью и услужливостью явиться в ночных его видениях. Карлик чесал ему спину обеими руками, большими пальцами: ибо этикет почесывания требует, чтобы производилось оно именно так, а не всей пятерней. Снилось, стало быть, Пенедо, что карлик почесывает ему спину, и вот, в самый приятный момент, он вдруг взял и остановился и упал на колени.

— И тут, — рассказывал мне Пенедо, — я проснулся. Карлик стоял в изножье моей постели. Величиною с песика, ну, душа-то не песья, штаны зеленые, а глазки черные. Я и говорю, почеши, мол, еще, мне спать охота, но он не мог, как раз потому, что я уже не спал. Когда рассказал я про это сеньору священнику из Вилареса, тот сказал, что я не разобрался толком, что карлик, верно, был бесплотным видением… Ладно, карлик мне спину не чешет, и я не сплю. И вот тут-то в окне появился золотой плащ. Был он круглый, как полная луна, весь золотился, блестел и развевался от ветра. И пахло от него ладаном. Карлик стал на колени и знаком велел мне сделать то же самое. Плащ влетел в комнату, долетел до самого потолка и вдруг опустился мне на плечи. Не очень-то ловко сел, вот я и поднял руки, хотел поправить, и тут плащ улетел…

— И следов не оставил?

Пенедо сунул руку в жилетный карман и достал книжечку папиросной бумаги «Король Пик». Бумаги там не было. Когда он открыл книжечку, я увидел желтые нити.

— Когда плащ улетал, я схватился за бахрому, и в руке у меня остались эти нитки. В Луго один ювелир сказал мне, золотые они, той же пробы, что старинные унции.

В Ирландии некоторые полагают, что золотой плащ принадлежал святому Патрику и он оставил плащ на земле до той поры, покуда в Судный день не воскреснет на своем любимом острове. Другие, напротив, утверждают, что плащ принадлежал королю Нуге, тот надевал плащ, когда дождь, бывало, зарядит на несколько недель. Тогда тучи, решив, что вышло солнце, да еще во гневе, удирали в сторону моря, и над Эрином, над зелеными его холмами, разливался солнечный свет… Я с почтением взирал на Пенедо, на единственного смертного наших дней, кому довелось принять на плечи золотой плащ, принадлежавший святым угодникам и загадочным аббатам былых времен. Мы с ним блаженствовали в Пасьосе, на мосту, глядели на реку, на зеленые ее воды, под прозрачною толщей которых набирал вес на приволье здоровенный сом.

ЛИНЬЯС ИЗ ЭЙРИСА

Я уже не однажды рассказывал об Эйрисской скале, о трудных дорогах, ведущих на ее вершину, к полям Миранды, к просторным летним отгонным пастбищам, что именуются Королевскими. По склонам с обеих сторон — заросли дрока и березы, стволы которых накренились к северу ветром, именуемым в этих краях «ветром из Мейры» и нагоняющим дожди. На том склоне, что ведет к Сарейро, пониже Кастро, разбросана дюжина домов, составляющих Эйрис. Дом, что стоит у выезда на мост, принадлежит семейству Линьясов; дом этот до сих пор зовут Подворьем, и, возможно, он и был во время оно подворьем на большой дороге, ведущей в Луго. Из семьи Линьясов я частенько встречался с сеньором Рамоном. Линьясы все рослые, пригожие, белокурые, светлоглазые. С изрядной примесью свевской[6] крови. Сеньор Рамон был охотник и коновал-любитель, прописывал же все больше горчичники и коньяк три звездочки. Веровал в чудодейственность майского дождя и растущего месяца. Еще советовал недужному, чтоб попробовал увидеть во сне, что выздоровел.

— Попробуй увидеть во сне, что выздоровел и обогнал меня!

И чтобы подбодрить недужного, пускался бежать по дороге, причем время от времени подпрыгивал и делал полный оборот, словно искусный танцовщик. Случалось, недужный тут же и выздоравливал. В качестве гонорара сеньор Рамон брал кофе, говорил, этак чище, чем брать деньгами.