Из индийской корзины - [13]

что очень условно можно перевести как «святые», а в бхакти выделилось три направления — сагун, ниргун и «смешанное». Первое признавало бога, наделенного атрибутами, т. е. зримо выраженного; второе — безатрибутного; третье считало материально оформленного бога необходимым при первой, более простой и удобной ступени концентрации мысли и внимания и допускало безатрибугность на высшей ступени постижения божественной сущности. На самом деле философия не всегда дружна с религией: восприятие Абсолюта как ниргуна в конечном счете совпадает с идеями адвайты (недвоичности, монизма), отрицающей реальное различие между индивидуальной душой и богом, что естественным образом лишает бхакти какого бы то ни было смысла. Даже Кабир, более всех приверженный ииргуну, не всегда был последователен и называл своего безатрибутного бога Рамой (Тяжелым Раму назову— солгу, /затем что Раму взвесить не могу, /И легким Раму я не назову: /ведь я его не видел наяву[9]); элементы явной атрибутики угадываются и в тех песнопениях, где Кабир воображал себя страдающей в разлуке с любимым девушкой (Моя душа так тяжело больна, /Мои глаза давно не знают сна. /Где милый мой? Я жду его призыва, /В отцовском доме стало мне тоскливо…[10]). Большинство индийских исследователей называют ниргун-бхакти «сыном бесплодной женщины».

Огромную роль в распространении и укоренении идей бхакти и в его философском обосновании сыграли фигуры общеиндийской значимости — Рамануджа (XI в.), Нимбарка (XII в.), Мадхва (XIII в.), Чайтанья (XV–XVI вв.), Валлабха (XV–XVI вв.) и Рамананда (XV–XVI вв.). Чайтанья, идентифицировавший себя с Радхой — любимой подружкой играющего на свирели бога, основал в Бенгалии кришнаитскую общину, проповедовал экстатическую любовь к Кришне и стал почитаться своими последователями как аватара (нисхождение в земном облике) Кришны. Ниточка от Чайтаньи тянется к Международному обществу сознания Кришны и к российским кришнаитам. В образе младенца (и тогда Кришну любили по-матерински) или легкомысленного юноши (и тогда Кришну любили чувственной любовью) на просторах области Брадж (с которой связываются основные проделки Кришны) воспевал самого популярного бога бхакти Валлабха, а потом его знаменитые ученики (Влюбленные женщины Браджа, не помня занятий вчерашних, / Уходят за Кришною следом, навек покидая домашних[11] — Сурдас).

Бхакти не провозглашает уход от мира, но истовому бхакту не удается жить в миру и ладить с ним: всеобъемлющая любовь к богу толкает к крайностям или по крайней мере к пренебрежению условностями и обязанностями. Полностью посвящая себя Шиве, отказывается от привлекательной внешности Кареиккал Аммеияр; тоскующая по Кришне Мира убегает из дома (Подружка! Сегодня Владыка смиренных женился на мне — во сне./В свадебном шествии боги шли с роднею моей наравне — во сне. / Обряды свершились, он за руку взял меня в тишине — во сне. /Прошлых рождений моих плоды воплотились в пришедшем дне — во сне. / Невиданное блаженство даровано было жене — во сне. /Подружка! Сегодня Владыка смиренных женился на мне — во сне[12]); в знак полной самоотдачи Шиве Лалдэд не носит одежды (Наставленье дал мне гуру, лишь одно — на времена. / «Внутрь души войди, — сказал он, — и познаешь все сполна». /Это слово душу Даллы пробудило ото сна, /С той поры она танцует, круглый год обнажена[13]); Кабир сам провожает свою жену к бакалейщику, чтобы та расплатилась телом за взятую в долг еду для гостей — приверженцев бога Рамы; Цокха Мела приходит в ужас от грядущих родов жены, опасаясь, что это нарушит его ежедневный диалог с богом, покидает дом и возвращается только через несколько месяцев; в экстазе песнопений Гора Кумбхар втаптывает в глиняное месиво своего малолетнего сына; Рамдас спасается бегством в ту самую минуту, когда он должен стать мужем.

Генезис бхакти логичнее всего конструировать как постепенное смешение идеологии «высокого» индуизма конца прошлой — начала нынешней эры (называемого обычно брахманизмом — системой религиозных взглядов и обрядности жреческого слоя — брахманов, отраженной в классе текстов под названием «брахманы») с практикой региональных локальных культов, сосредоточенных вокруг «своего» объекта поклонения, при наделении местного объекта чертами и мифологией общеиндусского бога. Таким образом в сферу воздействия «нормативного» индуизма оказывались включенными не только местные божества со своими особыми функциями и антуражем, но и их адепты (как один из примеров — пастушеские или лесные племена, воспринимавшие контакт с божеством через сексуальный союз мужчины и женщины). Именно об этом напоминает сине-черный цвет излюбленного Кришны, его тесная связь со стадами коров и эротическое почитание его как «божественного любовника», способного привести в экстатическое состояние 16 тыс. пастушек одновременно (Наедине поиграть с ним одна пожелала, других избегая./Кришну влечет она в лес; в тростниках с ним, однако, таится другая[14] — Джаядева[15]). О том же свидетельствует и ритуал изготовления деревянного изображения Джаганнатха — Владыки мира из храма в городе Пури (Орисса): поиски сакрального дерева в лесной чашобе и в наши дни осуществляют потомки проживавших здесь лесных племен.