Из города на Неве: Мореплаватели и путешественники - [9]

Расставаясь с Лисянским, Иван Федорович условился о встрече с ним в сентябре 1805 года в порту Макао— небольшой португальской колонии у южных берегов Китая.

Плавание шло благополучно. К Петропавловску-Камчатскому — в то время небольшой деревне, состоявшей из шестидесяти изб и трех деревянных казенных строений, «Надежда» подошла 12 июля 1804 года. Были выгружены товары, присланные компанией, починены снасти и паруса, а также приняты на борт запасы соленой и сушеной рыбы, овощей, дикого чеснока — черемши и семь живых быков.

Остался последний заход — в Японию.

«Надежда» двинулась в путь, следуя без точных карт, вдоль восточных берегов этой страны. Карты приходилось постоянно исправлять. Плавание осложнялось еще и тем, что погода стояла бурная, мрачная, холодная. То и дело свирепствовал шторм. В носовой части корабля обнаружилась течь, заделать которую на ходу оказалось невозможным. Люди были вынуждены беспрерывно откачивать воду, едва не падая от усталости. Бурная погода и шторм, как указывает Крузенштерн, вынудили забить быков, измученных качкой.

Первый погожий день выпал 24 сентября. Крузенштерн и Горнер произвели проверку хронометров, которые показали правильность хода. Тут же появилось множество бабочек, береговых птиц, плавающих ветвей и травы — все это свидетельствовало, что вблизи находится земля. 28 сентября моряки «Надежды» увидели берега Японии, но приблизиться к ним не удалось — мешали неблагоприятная погода и неточность карт. Мытарства продолжались. Через два дня в полдень вновь разыгралась буря. Ветер становился все более неистовым. Корабль попал в тайфун. «Надобно иметь дар стихотворца, чтобы описать ярость оного. Довольно здесь рассказать только о действии его на корабль наш… Каждое мгновение ожидали мы, что полетят мачты. Хорошая конструкция корабля и крепость вант (снастей, поддерживающих мачты с боков) спасли нас от сих бедствий», — писал Крузенштерн. Рассказывая о буре, он отмечал необычно низкое давление воздуха.

3 октября 1804 года, в полдень, «Надежда» наконец приблизилась к японскому побережью. Спустя трое суток моряки увидели множество японских лодок. Все они, однако, держались на значительном расстоянии от русского корабля. Японцам, сидевшим в лодках, с корабля делали знаки приблизиться; их окликали на японском языке соотечественники, которые находились на «Надежде», — все тщетно.

Моряки не знали, что еще в 1638 году в Японии был издан закон, который гласил: «На будущее время, доколе солнце освещает мир, никто не смеет приставать к берегам Японии, хотя бы он даже был послом, и этот закон не может быть никем отменен под страхом смерти». Со временем грозная суть этих слов перестала пугать многих путешественников, да и сами японцы подчас уклонялись от выполнения этого закона. Так, голландским купеческим судам было разрешено заходить в залив Нагасаки.

Однако русским морякам о действии закона стало известно лишь 8 октября 1804 года. «Надежда» получила, наконец, разрешение войти в залив Нагасаки. На русский корабль вместе с японскими чиновниками — баниосами — взошли четыре голландца. Это были директор голландской фактории, его секретарь и два капитана голландских кораблей, стоявших в то время в порту. Изложив требования закона, японцы и голландцы в полночь покинули «Надежду», оставив корабль под охраной более чем двадцати японских судов.

На другой день губернатор прислал морякам подарки: домашнюю птицу, крупу и свежую рыбу. Затем на корабль прибыл городской голова — оттон — с казначеем и секретарем губернатора. Его также сопровождали вездесущие голландцы. С одним из них, капитаном Мускатером, хорошо владевшим английским, французским и немецким языками, Иван Федорович близко познакомился. Однако подозрительные японские чиновники вскоре запретили общительному и приветливому капитану-голландцу встречаться с русскими. Чиновники порта заявили Крузенштерну, что «Надежда» получит разрешение войти в гавань Нагасаки только в том случае, если моряки согласятся сдать порох, пушки и все огнестрельное оружие, а также сабли и шпаги. Шпага может быть оставлена только посланнику. После того, как все оружие было сдано, «Надежду» отбуксировали в западную часть гавани и снова окружили множеством сторожевых лодок.

Тянулись дни и недели. Крузенштерн позднее назвал этот период «совершенным невольничеством». Время от времени корабль менял стоянку. Посланник Резанов заболел, и ему отвели на берегу место для прогулок — длиной в сто шагов, шириной — в сорок… Притом место это было огорожено забором и строго охранялось.

Но астроном Горнер и тут исхитрился найти себе крошечный уголок для наблюдений.

После длительных и томительных переговоров посланника Резанова поселили в доме, который находился в местечке Мегасаки. Окна в этом доме были закрыты двойными железными решетками, а сам он обнесен высоким забором и опять-таки строго охранялся.

Всякое сношение со стоявшими на рейде голландскими кораблями русским было запрещено. Им не разрешили даже отправить с уходившими кораблями письма на родину.

В городское правительственное здание посланника Резанова доставили лишь полгода спустя после прихода «Надежды». Там его принял представитель императора. Он заявил, что доступ русским судам в Японию решительно запрещается. Японцы отказались взять грамоту русского императора японскому. Присланных подарков они тоже не приняли: сослались на то, что-де Япония не в состоянии преподнести русскому императору равноценные дары. Однако ремонт корабля и удовлетворение всех жизненных потребностей русских моряков были приняты на счет императора Японии. Вдобавок он велел снабдить их двухмесячным запасом провизии «безденежно». Получили они и подарки.