Из глубины багряных туч - [32]

— Света!.. Света, милая, какой у тебя телефон, а? У меня совещание, я сейчас не могу говорить!

— Записывай, милый! — Света скороговоркой назвала номер, и я нажал кнопку отбоя.

_______________

— Фон Вендлов, — сказала Дженнет, — философ средненький и незнаменитый, ничего не придумавший, заметил как-то, что люди живут в параллелепипедах, и от этого их горести. Дед наткнулся на это место в его книге и завопил, что фон Вендлов даже не подозревал, насколько он прав! Жизнь в параллелепипедах примитивизирует психику и тем превращает душу в легкую добычу дьявольских лукавств и простоты; параллелепипезация современной массовой архитектуры это чудовищное опрощение самих основ психической жизни, следствие капитуляции перед дьяволом. И дед построил дом, где нет параллелепипедов. Для него это было очень серьезно. Он часто жаловался, что опоздал… Возможно, вы знаете, что он считал это научной проблемой, и над этой проблемой работал как ученый-математик. Говорил, что он давно разработал теорию организации жизненного пространства, но ему мешала непонятная робость внедрить ее в жизнь: его никто не понимал. И я тоже; я недоумевала и сейчас недоумеваю, считаю перехлестом увлеченного: как можно организацией пространства усмирить дьявола? Наивно же… На мое непонимание он горько сетовал… Он устроил себе какую-то лабораторию в своем бунгало в лесу; это в сотне миль отсюда… Я там ни разу не была: он меня туда не пускал… Да… Он ведь меня вырастил. Моя мать умерла, когда родила меня; отец женился второй раз, родился Микки… Отец погиб: заразился какой-то гадостью в экваториальной Гвинее; он был ученым-эпидемиологом. Даже урну с его прахом не разрешили сюда перевезти, похоронили его там… Дед записал дом на меня и вообще все оставил мне…

Мы обедали в самой верхней части дома, в так называемой верхней столовой, где стеклянная сферическая стена одной из комнат в его куполе суживалась кверху и сходила на нет где-то над потолком.

Перед этим Дженнет провела меня по всему дому, чуднoму, конечно, но не лишенному некоторого шарма. Спускались мы и в винный погреб, где Дженнет среди внушительных гор бутылок выбрала бургундское шестьдесят пятого года.

— Но теперь я вижу: в своей войне против симметрии дед прав, — сказала Дженнет. — Мне очень нравится этот дом… В нем странно и хорошо. Кстати, днем из его окон потрясающий вид. Половина земного шара как на ладони. Смотришь из окна, и вся твоя жизнь, без утаек и теней, лежит перед тобой. Дед говорил, что из параллелепипеда жизни не видно… Из параллелепипеда зримое пространство по-другому организовывается.

В синем сумраке снаружи угадывалась глубоко внизу поверхность Океана; завораживающе мерцали под нами, словно в гигантской яме, огоньки на пирсе, на дамбе… двойной ряд их обозначал дорогу от причала к дому… Больше ничего не было видно в быстро сгущающемся мраке — только эти смутные огоньки: они мерцали слабенько, приглушенные туманом, наползшим со стороны Океана после того, как час назад внезапно стихла буря.

Туман не был безжизнен; в его непроницаемости что-то происходило; будто кто-то медленно ходил там, не отрывая от меня взора…

— Что случилось с сэром Джосайей? — спросил я. — Что говорит следствие?

— Ничего, — прошелестел ответ Дженнет. — Nothing… nothing… Перед отъездом в свое лесное поместье он весь горел от нетерпения. Мне кажется, он знал, что его ждет, и я даже подозреваю, что он сам все и организовал. Что-то его мучило, долго мучило, я знала, что у него есть какая-то тайна, нехорошая тайна, понимаете?.. Что-то из молодости.

_______________

Кто ты, невидимый? Ты всю жизнь ходишь рядом, ты проницаешь и гнетешь мою душу, ты не позволяешь мне вздохнуть свободно — с того дня, когда ты впервые явился мне в день норд-оста, твой угрюмый, пронзительный взор не дает мне покоя, и мглистая тьма, твое обиталище, во всякую секунду готова окутать мой горизонт… Иногда мне кажется, что ты протягиваешь ко мне руки, чтобы схватить меня — например, сегодня, когда ты с гнусной внезапностью разогнал шторм до семи баллов и погнался за мною. Зачем? Что нужно тебе? Зачем ты насылаешь призраки? Кто ты? Тебе мало, что ты отравил мне всю жизнь, ты хочешь забрать последнее, что у меня еще осталось.

Мне на плечо легла почти невесомая рука. Это была Дженнет; она ласково смотрела на меня; ее русалочьи глаза источали влажное сияние, от которого в этой странной сферической комнате делалось светлее; белая рука ее лежала на моем плече.

— Вы так задумались, мистер Таймаков… Что-нибудь случилось? Вы имели неприятный звонок?

Я перевел дух и одернул себя.

— Нет-нет… Я просто устал, видимо… Извините…

Она обняла меня — я почувствовал на своей шее гладкость и прохладу шелка ее хитона. Она припала ко мне всем телом. Ее губы были нежны, сильны, плотны, горячи.

— Ни о чем не думай… — шептала она. — Забудь обо всем… Боже, как меня тянет к тебе!.. Я, как увидела тебя, сразу погибла… Мы с тобой одни во всем доме… Я отпустила прислугу… Что же ты со мной делаешь… I fall in love with you…

…вершил любовь с потайным ощущением, будто делаю это назло ему, с вызовом