Из боя в бой - [5]

В первые месяцы войны была в основном принята ячеечная система обороны — так называемая линейная тактика. Сидит солдат в окопе, сжимает в руках винтовку, держит оборону. Боец знает, что впереди враг, готовый каждую минуту, каждую секунду ринуться на него.

А что происходит слева и справа от него, боец не знает. Держатся ли его товарищи? Или они отошли и он остался один в своей ячейке-яме перед наступающим врагом?

На войне страшно — в этом нет секрета. Великое чувство локтя, солдатской взаимопомощи и взаимовыручки помогало держать страх в узде. Недаром говорится: «На миру и смерть красна!»

Рокоссовский решил сам испытать те чувства, которые овладевают солдатом, когда он один на один со своей судьбой сидит в ячейке. Отправился на передний край и в одной из ячеек сменил бойца средних лет, с угрюмым, плохо выбритым лицом.

— Давайте-ка, товарищ боец, я вместо вас тут подежурю.

Боец с недоумением и даже с некоторым беспокойством смотрел то на генерала, который спокойно и деловито располагался в его ячейке, то на своего командира взвода, даже вспотевшего от присутствия на передовой высокого начальства. Взводный кивал головой, — значит, все идет нормально. Боец не стал вдаваться в детали и искать объяснения странному поведению генерала. Вылез из ячейки — и поскорее в роту.

Рокоссовский остался в ячейке один. Впереди были гитлеровцы, они вели редкий непрекращающийся огонь. Не ровен час, могут броситься в атаку, как было вчера, как было третьего дня. Это Рокоссовский знал. Что же делается справа и слева от его ячейки, он не знал.

Ему стало жутковато, ему, человеку, уже не раз видавшему смерть в глаза, знавшему по собственному опыту, что такое бой.

А как себя чувствует, попав в такую ячейку-яму, молодой, еще не обстрелянный солдат?

Плохо себя чувствует!

Рокоссовский понял: система ячеечной обороны не годится. Боец должен всегда знать, что он частица единого боевого коллектива, где один за всех и все за одного. Он должен все время видеть своего командира, слышать его команды, знать, что рядом сражаются товарищи.

Нужна траншея, а не ячейка!

Рокоссовский приказал — и во всех частях начали спешно рыть траншеи. Вырыли, освоились в них.

В те тяжелые дни Рокоссовский часто появляется в траншеях на самой передовой.

Что это? Ухарство? Игра со смертью?

Хорошо, когда в твоей траншее, где ты сидишь, втянув голову в плечи, и боишься, как бы не подстерегла тебя чисто бреющая пулеметная очередь или глазастая пуля снайпера, вдруг появляется высокий голубоглазый генерал в полной своей генеральской форме, словно здесь не самая что ни на есть передовая, а парадный плац. На груди у генерала — орден Ленина, четыре ордена Красного Знамени…

Командующий!

Идет генерал по траншее не нагибая голову — в блестящей генеральской фуражке, и его чисто выбритое лицо спокойно, словно он на прогулке в Сокольниках или в Серебряном бору. Рост у него гвардейский — почти два метра.

Рокоссовский!

Молодечество, оставшееся с тех давних пор, когда бравый унтер-офицер драгунского полка Константин Рокоссовский на коне мчался в кавалерийскую атаку?

Нет, все гораздо проще и гораздо значительней. Генерал Рокоссовский понимал, как важно в изнурительных боях поддерживать у бойцов переднего края веру в свои силы, в силы нашей армии, закалять их боевой дух. Своим присутствием на линии огня, даже своим внешним видом он старался показать бойцам: «Не трусь! Не так уж страшен враг. Будем его еще драть как Сидорову козу».

После войны, говоря о месте и поведении командира в бою, Константин Константинович Рокоссовский как-то сказал:

— Я не сторонник ненужной напускной бравады, как и бесцельной храбрости— рисовки. Это нехорошо. Это ниже правил поведения командира.

И тут же добавил:

— Но порой нужно быть выше правил.

В долгой боевой деятельности Рокоссовского были случаи, когда ему приходилось «быть выше правил».

Вот один из них.

Во время ожесточенных боев в районе Ярцева генерал Константин Константинович Рокоссовский и командующий артиллерией генерал Иван Павлович Камера находились на огневом рубеже. В это время гитлеровцы под прикрытием авиации и артиллерийского огня неожиданно бросились в атаку. Не выдержав вражеского натиска, наши бойцы дрогнули. Началось беспорядочное отступление.

Как быть? Времени для долгих размышлений не было. И генералы приняли решение личным примером остановить отступающих, ликвидировать панику.

Прошло несколько томительных минут, и послышались вначале робкие, а потом все более настойчивые голоса:

— Куда бежишь? Видишь, генералы стоят, а ты…

Остановился один, другой, десятый… Беспорядочное отступление прекратилось. Бойцы залегли. Вражеская атака захлебнулась.

Вид генералов, спокойно (нелегко далось спокойствие!) стоящих под огнем, отрезвляюще подействовал на слабонервных, оказался сильней и верней приказов, уговоров, угроз.

Нет слов, это была вынужденная, крайняя мера. Может быть, командующему не следовало так рисковать, благоразумней было принять другие меры, чтобы пресечь панику? Но Константин Константинович Рокоссовский своим спокойствием, презрением к опасности победил.

К концу июля положение войск группы Рокоссовского значительно упрочилось: командование фронта укрепило группу несколькими танковыми батальонами, Московская партийная организация прислала батальон коммунистов, командующему группы удалось укомплектовать аппарат управления.